Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич Страница 6

- Это был твой отец?

От неожиданности мальчишка вздрогнул и ответил:

- Да!

- Понимает наш язык… - отметил про себя отец Мартин, но больше ничего не спрашивал.

- Что с ним? – с трудом подбирая слова спросил спасенный.

- Я думаю, - так же медленно, что мальчишке было проще понимать его речь, отвечал монах, - господин приказал повесить твоего отца.

Подросток завыл по-волчьи, обхватил голову руками и опустился прямо на каменный пол. Затем, через мгновение, он уже вскочил и во весь опор рванулся сначала к одной двери, ударился в нее с размаху, но дубовые доски намертво закрывали проход, метнулся ко второй двери, ведущей из трапезной во внутренние помещения обители, и стал стучаться в нее из последних, уже оставлявших его сил. Наконец, совсем выбившись, он сполз по оставшейся безучастной к бесчисленным ударам кулаками, локтями и коленями древесине, и затих внизу, изредка всхлипывая.

Все это время монах безмолвно наблюдал за мальчиком. Прошло не менее получаса, как отец Мартин поднялся со скамьи, приблизился к съёжившемуся на полу телу и также, не произнося ни слова, опустился рядом с ним.

Сквозь затихавшие рыданья, прерывающимся от спазм голосом, мальчик задал вопрос священнику:

- Зачем вы меня оставили в живых?

- Если в Божьей и моей воле было спасти хоть одну из христианских душ, то грех было бы наверно от этого отказываться. – пожал плечами приор.

- Лучше бы я умер вместе со своим отцом! – зло отозвался мальчишка.

- Люди умирают тогда, когда их призывает Господь. Значит, еще не пришла твоя очередь. – тихо молвил монах.

- Я все равно сбегу отсюда и отомщу тем, кто убил моего отца и его товарищей! – Голубые, небесного цвета, глаза мальчишки потемнели от гнева и блеснули наполненные слезами, как родник чистейшей водой, когда в нем отразиться последний луч солнца перед ненастьем.

- Отомстишь. – Согласился доминиканец. – Но не сейчас, а позднее, когда вырастешь.

- Нет, сейчас! – упрямо повторил мальчишка, и его нижняя губа задрожала от обиды и горя.

- Для того чтобы мстить, - спокойно продолжил свою речь монах, - надо быть очень сильным человеком, и сила его должна состоять не только в физической мощи, а в уме. Ибо ум может только отличить тривиальную месть, что греховна изначально по своей сути от возмездия, которое может совершиться и человеческой рукой, но по воле Божьей. Сбежав отсюда, ты вновь попадешься в руки стражникам, которые вздернут тебя на первом же дереве, и на этом месть твоя закончится. Ты этого хочешь? – Отец Мартин чуть внимательнее посмотрел на мальчишку – не слишком ли длинную он произнес речь? Понял ли его правильно собеседник?

- Нет! Не хочу! – твердо ответил мальчишка, показав тем самым, что он прекрасно растолковал сказанное на чужом языке.

- Откуда ты выучил наш язык? – приор начал осторожно расспрашивать.

- С тех пор, как умерла моя мать, то есть уже четыре года, как я постоянно был при отце, с ним ходил на промыслы, с ним торговался с иноземными купцами. Отец… - мальчишка не выдержал и всхлипнул, - отец заставлял учить меня свейский язык, да и не только его, чтоб понимать вашу речь и в делах помогать ему. До нынешней ночи… - опять уткнулся в колени и заплакал. Монах протянул свою высохшую длань и осторожно погладил по буйным кудрям. Мальчишка не отстранился.

- Пойдем помолимся, за упокой их душ христианских, сын мой. – тихо произнес монах, почти уткнувшись в макушку ребенка. Тот чуть заметно кивнул.

- Тогда помоги встать старому священнику. Сиденье на холодных камнях нашей обители не лучшее испытание для моих старых костей. – Мальчишка легко вскочил и подал руку отцу Мартину.

- Вот и отлично, благодарю тебя, сын мой! – отозвался монах, поднимаясь с холодного пола. – Последний вопрос – как тебя зовут?

- Юргой. – глуховатым баском ответил мальчишка. Потом поправился. - Юрием сыном Степановым Бадигиным. – И опустил голову, опять отца припомнив.

- Вот и отлично, а меня отцом Мартином. Ты не возражаешь, если я буду называть тебя Георгом? На нашем языке это благозвучнее, и ничем не отличается от твоего истинного имени. Ведь Юрий значит Георгий?

Мальчишка лишь мотнул головой в знак согласия.

- Хотя, - немного подумав, добавил монах, - Георг будет слишком вызывающе, назовем тебя Гилбертом!

Мальчишка снова кивнул. Ему было все равно.

- Сколько тебе лет?

- На Юрьев день, осенний, шестнадцать будет.

- Ну и славно! Пойдем к распятию Христову и помолимся вместе, сын мой Гилберт. – монах взял его за рукав, но Юрга вырвал руку и спросил, глядя прямо в глаза монаху:

- А как мы будем молиться разным Богам? Я православный христианин, а ты, святой отец?

- А посмотри туда. – Вместо ответа доминиканец указал на распятие. – Разве ты не узнаешь в Нем Сына Божьего Иисуса Христа? Разве не ему вы молитесь?

- Ему. – мальчишка смутился и отвел глаза в сторону.

- Только вы это делаете на своем языке, а мы на древнейшем, на латыни. Пока. – последнее слова монах произнес чуть слышно.

- Но наш батюшка, говорил нам на проповедях, что латинская вера есть ересь, а все латиняне – еретики. – мальчишка упорствовал.

- И там, тоже самое. – С грустью подумал монах, но вслух произнес другое. – Я же предложил тебе взглянуть на распятие и убедиться, что Бог един. Потом позднее, я расскажу тебе и о том, что менее чем пятьсот лет назад и церкви наши были едины, лишь стараниями людскими, а не Господними, разъединились они. То разделение суть есть кара Божья, за ослепление человеческое. Вот какую ту молитву знаешь?

- «Отче наш…» - по-русски ответил Юрий.

- А по-шведски, как это звучит? – задал вопрос дотошный доминиканец.

Мальчишка задумался, потом неуверенно начал переводить:

- Отец наш, который на небесах, имя твое…

- «Pater noster qui est in coelis…» - повторил отец Мартин по-латыни и усмехнулся. – Даже молитвы наши одинаковы. Пойдем. – Поманил он мальчишку к распятию. Вместе встали на колени, вместе кланялись и крестились, вместе читали молитвы, только каждый на своем языке.

Потом отец Мартин усадил его за стол, сам уселся напротив и произнес негромко:

- Брат Беннет!

Одна из дверей неслышно приоткрылась, и в трапезную беззвучно вошел монах. Несмотря на покаянную молитвенную сгорбленность фигуры, выцветшая монашеская ряса не могла спрятать всю богатырскую мощь человека.

- Брат Беннет, curetur jentaculum.

Монах кивнул, не произнося ни слова, и через мгновение перед ними на столе возник кувшин с водой, две глиняные кружки, грубо нарезанный хлеб, и перед каждым поставили по миске с дымящейся похлебкой.

- Поешь, Гилберт! – приор пригласил мальчишку разделить скромную трапезу, разливая по кружкам ключевую воду. – Как видишь, мы parvo contentus – обходимся малым в этой жизни, ибо девиз нашего ордена: «Восхвалять Господа, Благодарить Господа и Проповедовать Слово Господне», довольствуясь малым, пребывая в скромности.

Мальчишка кивал головой, уплетая за обе щеки. Было видно, как он проголодался. Отец Мартин с едва заметной улыбкой наблюдал за ним искоса, слегка пригубив от своей кружки, а когда тот опустошил одну тарелку, пододвинул ему и свою, к которой не притронулся:

- Ешь!

- А вы, святой отец?

- Я лучше сотворю еще одну молитву, сын мой. В моем возрасте пища телесная уже не имеет такого значения, как для тебя.

Юргу не пришлось больше уговаривать, и он молниеносно уплел и вторую тарелку с похлебкой, собрал все хлебные крошки со стола, смел их в ладонь, поглотил, а потом залпом запил все чистейшей родниковой водой, что была в кувшине.

- Спаси Бог, святой отец. – мальчишка поклонился приору.

- Слава Господу нашему, Пресвятой Богородице и святому Доминику. – отозвался отец Мартин. – Сейчас брат Беннет, он не разговорчив, ибо дал обет молчания, проводит тебя, Гилберт, в твою келью. Тебе надо отдохнуть. Выспись, как следует, а завтра мы с тобой побеседуем о твоей дальнейшей судьбе. Будь благоразумен, сын мой. Брат Беннет! – сгорбленная фигура в коричневой рясе вновь возникла в трапезной, - проводи брата Гилберта и покажи ему его келью.