Россия и Польша. Противостояние в веках - Александр Борисович Широкорад Страница 60

с Турцией давало ей последний шанс остаться на карте Европы, независимо от исхода кампании. Даже в случае поражения России, что представляется весьма маловероятным, Польша выигрывала. России было бы не до захвата польской земли, но при этом Екатерина вряд ли допустила бы раздел Польши между Австрией и Пруссией, я уж не говорю о победителе – турецком султане, который стал бы диктовать свои условия. В случае же успеха России Польша уже в ходе войны смогла бы создать мощную, хорошо обученную и дисциплинированную армию, а после заключения мира получить обширные территории на юге, присоединение которых, с одной стороны, поддержало бы материально польское государство, а с другой – стимулировало бы взрыв патриотизма среди поляков. Предположим на секунду, что Россия в ходе второй турецкой войны овладела бы Проливной зоной. Тогда даже на мирное «переваривание» причерноморских земель ей потребовалось бы не менее полувека. Но 50 лет мира в этой ситуации – чистая утопия. России пришлось бы постоянно воевать за Проливную зону как с остальными частями Оттоманской империи, так и с европейскими государствами. Риторический вопрос: было бы дело России до Польши?

Однако радные паны предпочли поверить Фридриху-Вильгельму, а не Екатерине. Уже три столетия правящие круги Польши не покидает иллюзия, что существуют сильные государства, главной целью которых является совершенно бескорыстная поддержка поляков, и которые готовы сражаться до последнего своего солдата за Великую Польшу «от можа до можа». Увы, ни уроки конца XVII века, ни 1807 год, ни 1812-й, ни 1831-й, ни 1863-й, ни даже 1939 г. ничему поляков не научили.

Итак, позиция прусского короля вызвала в ноябре – декабре 1788 г. бурную поддержку среди шляхты, а точнее, среди подавляющего его большинства.

14 июля 1789 г. восставшие парижане взяли Бастилию. По этому поводу французский посол в Петербурге Сегюр писал: «…в городе было такое ликование, как будто пушки Бастилии угрожали непосредственно петербуржцам».

В Польше же Французская революция произвела еще большее впечатление. Польская шляхта, совершенно не разбираясь в событиях во Франции, решила подражать якобинцам. Между ситуацией во Франции и в Польше в начале 90-х годов XVIII века не было ничего общего. Я приведу лишь принципиальные различия. Франция имела одну из сильнейших в Европе армию и второй по величине в мире флот, а также мощную военную промышленность. В каком состоянии была польская армия, мы уже знаем. Во Франции главной движущей силой был народ. От революции в той или иной степени выиграли все слои общества – купцы, ремесленники, крестьяне, интеллигенты, разночинцы и т. д. В выигрыше оказались даже наиболее активные дворяне и представители духовенства, ведь именно они встали во главе республики, а затем и империи. Имущество кучки аристократов было поделено между миллионами французов, пусть несправедливо и неравномерно, но тем не менее король Людовик XVIII не посмел в 1815 г. начать реституцию.

Наконец, революция способствовала не дезинтеграции, а сплочению нации. Все без исключения французские партии от якобинцев до жирондистов и брюмерианцев были едины в лозунге – Французская республика едина и неделима. До 1789 г. французские провинции обладали достаточно большим суверенитетом и были связаны с Парижем лишь властью короля. Они имели свои парламенты, свои законы, собирали свои налоги, имели даже свои меры весов и длины. Мало того, для большинства французов французский язык… не был родным! Коренные бретанцы говорили на кельтском языке, в Провансе – на провансальском, у господ д’Артаньяна и де Тревиля родным языком был гасконский, в Эльзасе и Лотарингии говорили по-немецки, на Корсике языком всего населения был корсиканский диалект итальянского языка, и Наполеон до конца жизни так и не научился говорить по-французски без акцента.

Однако никто ни в 1789, ни в 1794, ни в 1799 г. не сказал провинциям: «Берите суверенитета, сколько хотите». Наоборот, революция упразднила провинции, а вместо них создала маленькие департаменты, зависевшие от Парижа. В итоге за 25 лет революции и империи Франция превратилась в унитарное государство. За 25 лет миграция населения в провинциях и уменьшение роли местных языков было во много раз больше, чем за 500 лет королевства с 1289 по 1789 г.

В Польше же с 1789 по 1815 г. главным и единственным действующим лицом на политической сцене была многочисленная шляхта[56]. Простые крестьяне ничего не выигрывали ни от смены королей, ни от создания конфедерации, ни от разделов Польши. Все польские магнаты хотели иметь сильное унитарное государство, но только в том случае, если они сами окажутся у власти в этом государстве. В такой ситуации все «реформы» в Польше были заведомо обречены на провал, но, увы, об этом никто не думал.

В конце 1790 – начале 1791 г. польский высший свет охватила идея введения новой конституции. В ее создании приняли участие Чарторыские, Игнатий Потоцкий, Станислав Малаховский, братья Чацкие, Станислав Солтык – племянник известного епископа, Немцевич, Вейссергоф, Мостовский, Матушевич, Выбицкий, Забелло и др.

О введении новой конституции было торжественно объявлено в Варшаве 22 апреля (3 мая) 1791 г. Фактически произошел государственный переворот. 24 апреля (н.с.) праздновалась католическая Пасха. В эти дни депутаты съезда традиционно разъехались на несколько дней по домам. Однако сторонники новой конституции договорились не разъезжаться, а их противники, ничего не подозревая, уехали. Накануне на улицы Варшавы была выведена королевская конная гвардия и артиллерия. Сейм, на котором присутствовало не более 157 депутатов из 327, принял новую конституцию. На сейме Станислав-Август трагическим голосом заявил: «Не только дипломаты, все поляки, находящиеся за границею, пишут согласно, что иностранные дворы готовят новый раздел Польши. Медлить нельзя, мы должны воспользоваться настоящею минутою для спасения отечества». Игнатий Потоцкий обратился к королю, чтобы тот указал средства спасти отечество. «Мы погибли, – ответил король, – если долее будем медлить с новою конституциею. Проект готов, и надеюсь, что его нынче же примут: промедлим еще две недели – и тогда, быть может, уже будет поздно».

Затем председательствующий зачитал проект конституции: «Господствующею признается католическая вера; все прочие терпимы. Все привилегии шляхты сохраняются. Все города вместе имеют право присылать на сейм 24 депутата, которые представляют желания своих доверителей; право же голоса имеют только при рассуждении о тех делах, которые непосредственно касаются городского сословия… Исполнительная власть принадлежит королю и его Совету, который состоит из шести министров, ответственных перед нациею; король может их назначать и увольнять; он должен их сменить, если две трети сейма того потребуют. Устанавливается наследственное правление; по смерти царствующего короля престол принадлежит ныне царствующему курфюрсту Саксонскому, а по нем – его дочери; король и нация изберут для нее супруга. Конфедерация и liberum veto уничтожаются».

После прочтения проекта конституции король провозгласил, что всякий, кто любит отечество, должен быть