Максим Войлошников - Декабрист Страница 61

— Что же он предлагает? — прервал витию Раевский.

— Родные братья, в конце концов примирятся, так или иначе. Польшу он оставит брату. Вам предлагает: Николай Николаевичу, по вашему влиянию в войсках, выйти в отставку с полным удовлетворением, с мундиром, пенсией, почетом; Павлу Дмитриевичу, человеку еще нестарому, — продолжить службу; через несколько лет получить высокую должность при дворе. Нескольких человек возьмут как возмутителей мятежа, с ними поступят мягко — крепость или Кавказ. Так мы спасем тысячи жизней русских солдат, которые с вашей стороны погибнут бесполезно: вы ведь не революционеры какие, господа, для которых чем больше крови, тем лучше.

— А если нет? — спросил Раевский.

— Тогда, на радость туркам, — борьба вашего корпуса и дивизии Орлова против нескольких корпусов, хорошо вооруженных артиллерией. На Сабанеева вы ведь не можете положиться, верно? Мне докладывал об этом Липранди. При всех ваших военных талантах, Николай Николаевич, вам не победить.

— Да, вы правы, — спокойно заметил Раевский. Он на секунду задумался: после пленения дивизии Волконского, из Киева не поступало никаких конкретных обещаний. Генерал Щербатов не претендовал на лавры беззаветного поборника принципов престолонаследия. Блокада николаевскими войсками корпусов союзников Константина с каждым днем становилась все надежнее. Из центральных областей России перебрасывались послушные полки.

— Хочу привести еще один немаловажный аргумент. У всех у нас есть люди, крепостные. Безусловно, подневольные земледельцы — не самое лучшее выражение богатства для просвященного государства. Но отмену его надо готовить постепенно и сверху. Безумный Сергей Муравьев-Апостол бросил зажженную спичку в стог сена! Он призвал крепостных мужиков к восстанию против господ! Весть об этом распространилась. И сейчас то здесь то там полыхают бунты. Если распря продлится, они возрастут, и возможна новая пугачевщина! Это факты. Мы все потеряем.

— Да, как же, Сергей-то Муравьев хорош, чуть не оставил вашу тещу без ее ста тысяч мужиков, Михаил Семенович! — хрипло рассмеялся генерал Раевский.

— При чем здесь графиня Браницкая? Речь идет о принципах власти в России и об угрожающем нам хаосе! — возмутился Воронцов.

— Ну что же, — Раевский медленно поднял свою гордую голову и посмотрел наместнику Новороссии в глаза: — Если необходимо, я уйду в отставку.

— Это хорошо, вы настоящий патриот, Николай Николаевич! — облегченно вздохнул Воронцов.

— Тогда, господа, я предлагаю составить об этом письмо новому государю. Подпишет его старик Витгенштейн, который вообще непричастен к данным событиям по причине своей болезни. А вы, Павел Дмитриевич, — обратился он к Киселеву, — могли бы лично отвезти письмо в Санкт-Петербург и с глазу на глаз объясниться с Николаем Павловичем.

— Мы наслышаны об истории с Луниным, — к месту заметил Раевский.

— Напрасно, Лунин — личный адъютант Константина, человек отчаянный и политически весьма опасный. Павел Дмитриевич же — храбрый генерал, со связями при дворе, известен как человек вполне разумный и не склонный к авантюрам. Мной получены гарантии для вас, Павел Дмитриевич, — лично от государя. Ну же?

— А как командиры дивизий? Полков? — спросил Раевский.

— Для Орлова брат выпросил индульгенцию, а остальные находились в вашей команде, Николай Николаевич. Они ведь не были никуда посылаемы, стояли на месте? В чем их вина? Единственно, пострадает ваш зять, Волконский, — но тут уж ничего нельзя было поделать, он взят с оружием. Авось государь будет милостив, получив ваше прошение об отставке… Разумеется, и сын ваш будет выпущен безо всяких условий…

— Да, вы правы. Наверное, следует поступить так, как вы советуете, — согласился Киселев после минутных раздумий…

Раевский согласно кивнул, как бы завершая историю противостояния…

Глава 41

Ненцы

…Очнулся Петр оттого, что какой-то человек тормошил его и откапывал из-под снега. На человеке была цельноделанная из оленьей шкуры рубаха с капюшоном, мехом внутрь, — малица. На поясе висели большой нож в ножнах из мамонтового бивня, рог для пороха и курительная трубка в чехле. Лицо человека, в первую секунду смутное, затем обрисовавшееся четко, было не то что совсем азиатским, но высокие скулы и жесткий черный волос, выбившийся из-под капюшона, объяснили Ломоносову, что перед ним самоед [19], то есть ненец. Метель уже, судя по всему, прекратилась — судя по цвету неба, было уже утро.

— Ты кто? — с трудом разлепляя застывшие губы и ломая сосульки, намерзшие на усах, спросил майор.

— Вауле Ненянг меня зовут. Ты хорошо, что живой лючи. Кто ты? Зачем ты здесь?

Перед лицом смерти Петр решил не кривить душой:

— Я Ломоносов, мятежник… Мы бежали от жандармов. Нас восемнадцать…

— Я тоже не люблю полицейских и урядников, — ответил ненец и куда-то потащил Петра за плечи по рыхлому снегу. Впрочем, недалеко. Он взвалил его на нарты и привязал. Судя по возгласам его товарищей, которые слышал теперь Ломоносов, нашли и других беглецов. Ненец стал растирать его лицо и мазать чем-то. Потом он исчез. Прошло некоторое время, и нарты тронулись, заскрипел снег, фыркали олени. Постепенно Петр заснул…

Вновь он очнулся оттого, что кто-то растирал его тело. Открыв глаза, он увидел сужающийся низкий свод, и ноздри его уловили вонь прогорклого жира и еще чего-то. Петр приподнял голову: он лежал на полу чума, на шкуре, нагой, и пожилая самоедка в оленьем платье, застегивающемся спереди, — такое называется паница, — растирала его каким-то жиром. Еще несколько своих товарищей он увидел рядом. В центре чума чадил очаг на железном противне. Над ним на шесте висел чайник.

— Спасибо! — сказал он.

Старуха что-то проворчала в ответ.

— Сколько нас? — спросил он.

В это время в чум, откинув шкуру, вошел тот человек, который откапывал его из снега — он был необычно высок и крепок для ненца.

— Ты живой, однако, — заметил он, не без юмора, отбрасывая капюшон малицы.

— Сколько нас? — повторил вопрос Ломоносов.

— Десять и восемь, — сказал человек и для верности показал короткие крепкие пальцы.

— Все, — облегченно откинулся Ломоносов.

— Быстро нашли вас. Не успели замерзнуть. Мои собачки нашли. Последняя вьюга, наверное. Зима вас хотела забрать с собой. Лошадок почти всех впрягла в свои нарты. Только пять уцелело.

— Вауле, — вспомнил имя спасителя Ломоносов, — скажи, ты кто?

— Я? Я простой ненец.