Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 62

это последний день в его жизни: солнце выходило румяное, горячее; стаи птиц вились около исчезающей льдины; по временам ее окружали тюлени, глядевшие с завистью: им так хотелось погреться на солнышке. Кругом – чисто, как зеркало, ни льдинки, ни какой другой приметы; аханщиков несло в неведомую глубь. Затворников сдвинул все сани, связал их веревками, в надежде хоть сколько-нибудь продержаться на таком ненадежном плоту. Последний овес, какой еще оставался, он рассыпал и подпустил к нему лошадей, чтобы они насытились вдоволь перед концом жизни. Бедные твари понюхали овес, но есть не стали. Передернуло Затворникова. «Ну, думает, близко смерть… успеть бы покаяться?». Вдруг у него в глазах что-то мелькнуло, точно черное пятнышко; всматривается – оно все ближе, ближе… Наконец, он ясно различает трех людей и лошадь – тоже плывут на льдине. «Видно такие же горемыки!», – подумал Затворников, махнув в ту сторону рукой. Действительно, то был казак Курбетев, с мальчиком и киргизом. Судьба свела страдальцев и, к счастью Затворникова, потому что он сейчас же перешел на льдину Курбетева, которая была гораздо крепче. Мало этого, Курбетев сейчас же надоумил делать бурдюки. В несколько часов лошадей не стало: на место их явились бурдюки. Аханщики надули их воздухом, наподобие пузырей, потом подвязали их под сани, по 2 бурдюка на каждые. Едва успели сладить с этой работой, как льдина Курбетева изломалась на мелкие кусочки. Тогда аханщики расселись по саням, взялись за оглобли, за лошадиные лопатки, служившие им вместо весел, и повернули лицом в родимую сторону. По временам они выходили на встречные льдины, где отдыхали или пополняли бурдюки воздухом, после чего снова садились на свои плоты! Однажды навстречу им попалась льдина, на которой стояли сани с привязанной лошадью. Аханщики, придержавши льдину, хотели было снять их, но к удивлению своему увидели, что на дне саней сидит скрючившись человек, стиснув в окоченелых руках медную икону. Снявши с мертвеца шапку, в нем узнали казака Чирова, того самого, который кручинился, что позабыл образ Угодника. Застигнутый врасплох и отбитый от людей, старик, верно, умер с голоду. «Царство тебе небесное, добрый старик!» – сказали аханщики, перекрестивши труп. На их глазах льдина Чирова столкнулась с другой, немного побольше: сначала пошла ко дну лошадь, потом сани с покойником. Морская пучина скрыла их навеки.

Судьба артелей была разная. Блуждая по морю изо дня в день, то под дождем, то под жгучими лучами солнца, аханщики подавали о себе знаки. Днем они поднимали вверх шесты, на которых развевалась рогожа или кошма, а ночью делали маяки с огнем, для чего на самый конец шеста втыкали тюленью шкуру с жиром, немного пониже – пук зажженной мочалы. Жир таял и каплями падал на мочалу, отчего последняя еще больше разгоралась, но горела плавно, медленно, все равно как светильня. От нечего делать, аханщики били на льдинах тюленей, заготовляли бурдюки, весла; остальное время лежали по своим кошарам или выглядывали астраханцев. Эти добрые люди уже не раз выручали из беды казаков, свозили их на своих промысловых судах или в Астрахань, или в Гурьев, смотря куда ближе.

Еще пять дней плавала артель Затворникова и Курбетева. Ветер кружил по морю их утлые плоты, мало повинующиеся жалкому подобию весел. Наконец, на шестой день наши аханщики повстречали судно тюленьих промышленников. Астраханцы немедленно доставили их в Гурьев. «Слава Богу» – говорили обрадованные гурьевцы, – уж коли Затворников выплелся, так другие и подавно должны выехать».

Трехдневный бой под Иканом

З аслуги уральцев, их труды и кровь, пролитая в степях Средней Азии, не были забыты. 6 мая 1884 года, в памятный для России день совершеннолетия Августейшего атамана всех казачьих войск, уральцам было пожаловано «Общее войсковое георгиевское знамя». В Царской грамоте подробно прописаны все их заслуги: «Почти трехвековая отлично-усердная служба и непоколебимая преданность Престолу и Отечеству верно-любезного Нам Уральского казачьего войска всегда вызывало особое Монаршее к нему благоволение в Бозе почивших предков Наших. Начав первую боевую службу свою, как показывают исторические документы, в 1591 году, участием в походе Царских войск против шамхала Тарковского, Уральское войско с той поры служило живым оплотом государства, охраняя значительную часть границы его от набегов кочевых народов и, вместе с тем, принимало участие и во внешних войнах, являя всегда пример самоотвержения и воинской доблести при исполнении своего служебного долга; при завоевании же Туркестанского края и водворении в нем порядка, оно, с самых первых шагов туда Наших войск, несло непрерывные труды и ознаменовало себя в многочисленных боях, в особенности же в 1864 году, в деле против коканцев под Иканом, подвигами отваги и мужества». В заключение грамоты было сказано: «Да послужит священная сия хоругвь символом неизменной преданности вернолюбезного Нам Уральского войска Престолу и Государству на грядущие времена, и да осенит она храбрых сынов Урала на высокие подвиги чести и славы при защите Отечества».

По завету Петра Первого русские люди подвигались в глубь Средней Азии с двух сторон: от Урала и со стороны Сибири. Шли вперед не потому, чтобы жаждали новых земель, а в силу необходимости: того требовали выгоды торговли, охрана границы от разбойничьих наездов тамошних народов. Наши караваны подвергались разграблению, русские промышленники и казаки – не десятками или сотнями, а тысячами – томились в неволе: их продавали на рынках Хивинского ханства, как рабочую скотину. Но прежде чем добраться до Хивы, главного разбойничьего гнезда, пришлось втянуться в долгую войну, построить на берегу Каспия укрепления, овладеть течением Сыр-Дарьи, штурмовать коканские и бухарские крепости.

Завоевание Туркестана будет рассказано особо. Здесь же пока припомним, что на рубеже этой многолюдной и обширной страны остановились несколько Оренбургских и Сибирских линейных батальонов. Суровые, опаленные зноем лица старых николаевских солдат, ясно говорили, что они прошли тяжелую школу труда, лишений, что они немало настрадались в непривычной для них стране. Десятки лет подвигались шаг за шагом линейцы в киргизских степях, прожигаемые палящими лучами солнца или шли навстречу зимним буранам. Трудно сказать, чем они больше поработали – штыком ли, лопатой или топором? Сегодня линейцы лежали в канаве, с ружьем на прицепке, а завтра копали землю, насыпали брустверы, рубили деревья. Им приходилось то взбираться по зыбкой лестнице на высокие стены коканской крепости, то месить глину, делать кирпич, выводить стены, класть своды. На пустынных берегах Сыр-Дарьи или Каспийского моря появились пароходные пристани, церкви, госпитали, казармы, сады – все это построено руками линейцев;