Ян Гийу - Путь в Иерусалим Страница 63

— Я подчинюсь, но…

— Никаких «но», — прервал его отец Генрих. — Ты не должен теперь брить голову. С этого момента ты прервешь свой пост, только подумай о том, чтобы вначале есть понемногу. Сразу же после ужина ты отправишься к брату Гильберту, он расскажет другую сторону правды о тебе, ту сторону, которая тебе также неизвестна. — Отец Генрих тяжело поднялся с ветхого деревянного ложа. Внезапно он почувствовал себя старым и немощным и впервые подумал о том, что его жизнь приближается к закату, что отпущенное ему время неумолимо тает и что, может, ему не дано узнать, какую судьбу уготовил Бог для Арна.

— Но прости меня, святой отец, позволь задать последний вопрос, прежде чем ты уйдешь, — попросил Арн с таким выражением лица, словно он отчаянно пытался что-то понять.

— Разумеется, сын мой, ты можешь задать мне сколько угодно последних вопросов, потому что вопросы все равно никогда не кончаются.

— Я по-прежнему не могу этого понять, в чем заключается грех твой и брата Гильберта?

— Очень просто, сын мой. Если бы ты знал, кто ты и из какого ты рода, тебе не нужно было бы убивать. Мы утаили от тебя правду, потому что думали, что ложью сможем защитить тебя, а Бог строго нам напомнил, что из дурного никогда не получится ничего хорошего. Все просто. Но так же и из хорошего не может получиться ничего дурного, и у тебя не было злого умысла. Ну вот и все, увидимся на всенощной!

Отец Генрих оставил Арна одного на те несколько часов, которые были необходимы ему для благодарственной молитвы. Как только отец Генрих закрыл за собой дверь, Арн опустился на колени и возблагодарил Бога, Пресвятую Деву и святого Бернарда, ибо они своей непостижимой милостью спасли его душу. Во время молитв он почувствовал, что Бог словно бы отвечает ему. В его тело вернулась жизнь, словно теплая струя надежды, и наконец у него возникло столь земное чувство, как голод.

Ощущение своей доброты пьянило Гудрун и делало ее счастливой. Она и Гуннар хотели принести в дар монастырю двух красивых коней, которые составляли, пожалуй, половину того, чем владели она и ее жених, и отдать так много было для них совсем не легко. Но они должны были сделать это, и, по мере приближения к Варнхему, ни она, ни Гуннар не сомневались в правильности своего решения. Как считала Гудрун, Пресвятая Дева услышала ее сокровенные молитвы и не дала погибнуть, послав маленького монашка, который двумя ударами меча навсегда изменил ее судьбу и судьбу Гуннара. Теперь они будут жить вместе до тех пор, пока их не разлучит смерть, каждый день благодаря Пресвятую Деву за то, что она спасла их и дала им самое дорогое, что у них было в жизни.

Но даже если монашек был всего лишь орудием, ничтожеством в сравнении с Пресвятой Девой, он все равно был единственным человеком, которого могли отблагодарить Гудрун и Гуннар, и он был из монастыря — единственного места в этом мире, куда люди приносили пожертвования. Отец Гудрун всегда много говорил о значении жертвы, хотя, кажется, сам благодарил не только святых.

Когда она с Гуннаром, ее мать Биргит и сестра Гуннара Кристина въехали в рецепторий Варнхема, где принимали мирян, Гудрун почувствовала трепетное почтение к этим стенам, выложенным из камня сводам, под которыми эхо от стука копыт разносилось, словно музыка, к дивным цветам в маленьком внутреннем садике, где журчала вода. Душа ее преисполнилась торжественности — здесь как-то особенно ощущалось Божественное присутствие.

Они спешились и привязали лошадей, а тот из братьев, в обязанности которого входило принимать посетителей, любезно подошел к ним и спросил о цели их приезда. Выслушав объяснения Гуннара, монах предложил им сесть на каменные скамьи рядом с журчащей водой и послал за пивом и хлебом, который он благословил и разделил для всех, произнеся слова приветствия, а потом отправился за приором.

Им пришлось довольно долго ждать, но за это время они не проронили ни слова, наслаждаясь спокойствием этого места. Гудрун думала о том, как тяжело будет возвращаться домой пешком. Но девушка была по-прежнему тверда в своем намерении, ибо что такое две гнедые лошадки по сравнению с даром любви, который она и Гуннар получили от Бога благодаря обитателю этого монастыря?

Наконец в дальней части рецептория открылась низенькая, обитая железом дубовая дверь, и к ним вышел почтенный приор. Его волосы, лежавшие венчиком вокруг тонзуры, были серебристо-седыми, но приветливые карие глаза искрились жизнью, и это делало его моложе, чем он был на самом деле. Он благословил их, спокойно сел и, по обычаю, преломил хлеб, который он также благословил, а потом перешел прямо к делу, сказав, что хочет услышать, почему небогатые люди намерены принести служителям Господа столь ценный дар. Понять его было непросто, ибо он произносил много церковных слов, которые обычно говорят священники.

Гуннар, который должен был говорить от их имени, смутился, и Гудрун тут же взялась за дело сама, при этом жених ничуть на нее не рассердился. Она рассказала отцу Генриху, как с последней в жизни надеждой обратилась к Пресвятой Деве, и как ей был послан избавитель в лице маленького монашка, и как случилось так, что она и ее любимый теперь могут жить вместе до конца своих дней.

Сперва приор слушал очень внимательно, иногда задавая вопросы, значения которых Гудрун не понимала. Вскоре почтенный старик просиял от счастья, которое, казалось, исходило из глубины его души. Он иногда кивал, словно в подтверждение своих мыслей, а потом прочел молитву на чужеземном языке.

Затем он послал за огромным монахом, грязным и потным, который осмотрел лошадей, выражая то одобрение, то явное неудовольствие, а потом принялся что-то объяснять приору на непонятном языке.

— Благослови вас Господь за ваш щедрый дар, — сказал отец Генрих, а они напряженно следили за тем, как монах-великан подошел к кобыле, взял ее за недоуздок и стал ласково с ней разговаривать. Статный жеребец, казалось, его совершенно не интересовал.

— Ваша жертва велика, ваше желание подарить нам большую часть того, что у вас есть, заслуживает уважения, — продолжал отец Генрих. — Но мы можем принять только кобылу, а жеребец не может сослужить нам никакой службы. Однако вы не должны воспринимать это как пренебрежение, дар ваш уже принесен, и, возможно, Матерь Божья смилостивилась над вами, посчитав, что ваша жертва слишком велика. Итак, я прошу вас оставить жеребца себе.

Пока они сомневались, думая, что ответить, отец Генрих подал знак брату Гильберту, который важно поклонился им и увел кобылу. Гуннар не скрывал радости, так как расстаться с жеребцом было для него труднее всего. Кобыла всегда была немного капризной, и Гуннар очень удивился тому, как легко чужеземный монах сумел взять ее за недоуздок и провести через узкую дверь, а она при этом никак не проявила свой норов. Всем известно, думал Гуннар, монахи не разбираются в лошадях, наверное, кобыла просто присмирела, оказавшись в доме Божьем.