Китай у русских писателей - Коллектив авторов Страница 63

В меняльной лавке, в прохладной полутьме, лениво озаряемой курительной свечой, среди священных изваяний и бронзовых божков, за столбиками серебряных долларов и даянов, таэлей, ланов, медных копперов и кешей, сосредоточенно, как Будда, сидит оплывший жиром очкастый чувственный старик. В маленькой плетеной клетке трещит сверчок…

Возвращаясь к китайской кухне, нужно отметить, что китайцы считаются на Востоке лучшими поварами. Их держат на службе в лучших отелях, ресторанах, пароходах. Их услугами пользуются богатые шанхайские коммерсанты.

Рассказывают, как в одном английском обществе восхищались бульоном, приготовленным китайским поваром. Это была профессиональная тайна, которую китаец отказывался открыть. Подстрекаемая любопытством, хозяйка дома сошла однажды на кухню, подняла крышку котла и оцепенела от ужаса. Выпуская соки в кипящую жидкость, в котле под давлением жара поднималась и опускалась огромная черная крыса.

Хозяйка не могла без волнения говорить об этом бульоне. Китаец, в свою очередь, рассердился. «Зачем этот крик? Как будто случилось что-то особенное… Пусть каждый поступает, как подсказывает ему совесть!.. Важно, чтобы люди жили в согласии друг с другом…»

И повар наставительно заметил хозяйке:

– Не кричи!.. Все будет хорошо!.. Бульон для тебя, крыса для меня!..

ШАНХАЙСКИЕ ЭСКИЗЫ

Кипучий Нанкин-род кончается у Вангпу с его роскошной набережной – Бэндом.

Гигантские дворцы, отели, банки и памятники двум британцам, отдавшим много лет своей полезной административной деятельности Китаю. Многоэтажные железобетонные дома, конторы, магазины, сверкающие драгоценностями и последними моделями Парижа. Лужайки с яркими газонами и сквер с фонтаном, клумбами, цветами.

А дальше – висячий мост через Сучау-Крик, величественный Асторгауз и ряд богатых консульских особняков с развевающимися флагами – русским, германским, американским и японским. Здание русского консульства по красоте занимает первое место.

Потом – Бродвей, Футчеу, Севард-род и целый лабиринт дышащих зноем улиц, тупиков и переулков. Со всех сторон пестрят цветные вывески, с золотыми иероглифами. Несется звон, стук и грохот рабочего люда. Словно блеющее стадо овец, гнусавят уличные торговцы. Стрекочут швейные машины, бьют молотками сапожники и гробовщики. В лавчонке визжит граммофон, повторяющий одну и ту же пластинку китайской песни.

На земле рядом с корзинами овощей и фруктов валяются нищие. Безрукие и слепые, глухие, безногие, с гноящимися, изъязвленными ранами, они ползут за прохожими на четвереньках, цепляются за платье, целуют следы…

А еще дальше – Янтсепудог с лесами мачт и грузными телами океанских пароходов, военных канонерок, сторожевых и лоцманских судов, пакгаузов, складов, доков. Десятки тысяч голых кули с утра до поздней ночи заняты нагрузкой и разгрузкой.

– Хао-хео, хао-хео!..

Разносится их хриплое жужжанье, сливающееся в сплошной и монотонный гул. Попарно, сгибаясь под тяжестью десятипудовой клади на бамбуковых шестах, проходят мускулистые, коричневые от загара люди. Лоснятся обнаженные, покрытые испариной тела. Блестящая коса у многих скручена узлом. Глаза воспалены от солнечного блеска. А впереди – Вангпу, катящий неумолчно седые, мутные, стремительные воды…

На всех углах китайская полиция, а в наиболее оживленных пунктах, в национальных головных уборах, широких, пестрых, разукрашенных чалмах, в черных мундирах, с дубинкою в руке, стоят, как изваяния, огромные, безмолвные, мечтательно-сонливые индусы.

Шанхай – центральный склад и главный нерв всего китайского торгового востока, город экспорта и импорта, столица празднеств, роскоши и наслаждений.

Несколько севернее вверх по течению Янтсекианга находится древняя столица Минов – Нанкин, в настоящее время заброшенный и забытый город со старинною пагодою «Мечте», с чарующим и веющим тихою грустью озером Лотоса, со знаменитым Дворцом испытаний и его двенадцатью тысячами келий для ученых. Там же находится и гробница первого императора любимейшей династии Мин.

Еще выше расположен Ханькоу – центр китайской чаеторговли, крупный узловой пункт, соединенный железной дорогой с Пекином.

Шанхай – один из величайших портов в мире, соперничающий по грузообороту только с Лондоном, Нью-Йорком и Гамбургом. Не менее пятисот крупных океанских судов ежедневно держат свой якорь на Вангпу, не считая речных и каботажных пароходов и бесчисленных парусников.

В Шанхае находится не мене 4500 крупных и средних промышленных предприятий. Общий капитал иностранных банков достигает двухсот миллионов долларов. В английские промышленные и торговые предприятия вложено до семидесяти пяти миллионов фунтов.

Шанхай имеет ряд обширных иностранных концессий, или сеттльментов, обладающих правом экстерриториальности.

Особо выгодное впечатление производит французская концессия – все эти Рю-дю-Консуля, Монтобан и Паликао, авеню Жоффр и Рю-де-Лафайет. Здесь тихо, чисто, уютно. Коттеджи и виллы увиты гирляндами тропических цветов, утопают в чаще магнолий, пальм, платанов, рододендронов. А вместо индусов и китайцев на перекрестках стоять щуплые тонкинцы в синей французской форме, в оригинальных зонтикообразных шлемах, увенчанных блестящею модною шишкой…

Под вечер возвращаюсь на рикше в бординкгауз.

– Плик-пляк, плик-пляк! – мерно выстукивают пятки двуногого коня.

Колясочка скользит по гладкому асфальту без всякого усилия, так быстро и беззвучно. У основания оглобли привязан маленький фонарик. И рикши, попадающиеся навстречу, своими огоньками напоминают светлячков. Тепло, и в сумеречном воздухе ползут душистые неведомые запахи. Мелькают белые одежды. Струится женский смех.

Но вот снова Нанкин-род.

Он залит огнем и весь сверкает роскошью, движением, богатством. Особенно «Винг Он и Кº». Унизанный бесчисленными электрическими лампочками, рекламами и транспарантами, горящими иероглифами и бегающими на самом куполе световыми мышонком и котом, он издали напоминает башню Эйфеля в дни праздничной иллюминаций.

СОВРЕМЕННЫЙ КИТАЙ

Китайцы говорят на двадцати наречиях, не имеющих ничего общего одно с другим. Их связывает только общность иероглифов. Китаец-северянин – рослый, мускулистый, честных патриархальных правил. Южанин – маленький, сухощавый, живой, склонный к коварству и лжи.

Один Китай – традиционный, Китай философов, великих ученых, мандаринов и бонз с их церемониями, суевериями, предрассудками.

Другой Китай – несметная человеческая масса, выносливая, работящая, не знающая в этом отношении конкуренции. Ни один ремесленник не превосходит ее в терпении, неприхотливости, труде. Ни один коммерсант не сравнится с нею в ловкости, сообразительности.

Китаец имеет очень мало общего с японцем. Это две совершенно разные и, во многих отношениях противоположные друг другу расы.

Японец – воинственный, лукавый, скрытный хищник, народ-завоеватель, националист до мозга костей, непревзойденный подражатель, лишенный, в сущности, творческого размаха и глубины.

Китаец – мирный земледелец, купец и коммерсант, продукт своеобразной многовековой цивилизации, разносторонний, восприимчивый, одаренный творческою фантазией.

И даже в физическом отношении между японцем и китайцем наблюдается большая разница. Японец невелик ростом, коренаст, плотен и, за исключением айнов, представляет весьма однородную по внешним признакам расу. Китаец более высок, сухощав и дает ряд самых разнообразных типов…

Китайский язык, как и японский, не имеет, конечно, ничего общего с европейским. У китайцев, как некогда у египтян, нет ни азбуки, ни гласных, ни согласных. Каждое слово рисуется знаком, или иероглифом.