Джон Бакен - Запретный лес Страница 64

— Мы пользовалися средствами, одобряемыми во всяком пресвитерии в нашей земле. Всем ведомо, плоть, запроданная Дияволу, особая и злой дух не заговорит, ежели его не принудить.

Дэвид выхватил бумаги у дознавателя и поднес к фонарю. Признание было записано учительским почерком, и хотя формулировка выглядела странной и туманной, он понял главное. Пока пастор читал, в амбаре повисла тишина, лишь старуха бормотала на соломе да Тронутый Гибби мычал на своем насесте.

Написанное показалось Дэвиду бредом сумасшедшего. Обвиняемая созналась, что колдовала и вылечила в Мэйнзе корову, вынув живую рыбу из ее живота. В Нижнем Феннане она сглазила мальчика, Хобби Симеона, он заболел и на три месяца слег в постель. Из глины она слепила фигурку одной из майрхоупских молочниц, пронзила ее булавками, и девушка все лето страдала от болей и тошноты. Она стреляла скот кремнёвыми стрелами и наложила заклятие на поле в Виндивэйз, прогнав вокруг него жабий выводок. Дьявол заключил с ней союз на пахоте в Майрхоупе и дал ей новое имя, которое она отказалась назвать, и на том поле с тех пор ничего, кроме чертополоха, не растет. Хозяин навещал ее, приняв облик черного кота, она сама превращалась в кошку, и они разъезжали по округе, вцепившись в круп одной из Его кобыл. Поколдовав над водой из семи бегущих на юг ручьев и девятью ягодами рябины, она добыла себе пропитание на все время зимнего голода. Несколько ночей подряд она ездила на шабаш в Топи Чарли, оседлав Джона Хамби, батрака Чейсхоупа, а наутро Джон был такой вымотанный, что не мог работать. Этот самый Джон подтвердил, что по утрам в его ушах стоял крик «Но, лошадка!» На шабашах в лунном свете собравшиеся пекли и ели ведьмин хлеб из серого ячменя, смешанного с черной жабьей кровью, и напевали заклинание:

Блуди, девица, с рубакой,Псу, поп, кирку отвори,Мертвецу пошей рубаху,Но успей все до зари.

Она призналась, что помогала женщинами рожать без боли, правда, не сказала, кому именно, но дети при этом рождались мертвыми, становясь «мздою» Дьяволу. Наконец, что было хуже всего, на ее спине нашлась ведьмина отметина.

Кое-что из документа Дэвид зачитал вслух, и в голосе его звучало горькое презрение. Он сам искренне верил в опасность колдовства и в Дьявола, способного принимать человеческий облик и сбивать души людские с пути истинного, но список грехов Бесси Тод виделся ему по-детски наивным, не достойным доверия. Любая женщина, сводимая с ума болью, могла бы признаться в подобном, лишь бы облегчить страдания. Большую часть написанного Дэвид помнил с детства: такое обычно рассказывали о ведьмах, он и песенку эту сам напевал. Еще он точно знал, что никакой еды у Бесси зимой не было и она бы умерла от голода, если бы он не подкармливал ее с собственного стола… Он видел ее в Лесу, но о Лесе вообще не упоминалось. На пытке присутствовал Чейсхоуп, и он наверняка позаботился, чтобы она помалкивала о нечестивых празднествах. Несчастная была виновна, но не в несуразице, в которой призналась.

Он смотрел на Бесси Тод, распластанную в бреду на соломе и, возможно, умирающую, и тут ему на ум пришла ужасная мысль. Она является жертвой, принесенной ведьмами своему хозяину… Он когда-то читал о подобном и забыл, но сейчас вдруг вспомнил… Наверное, она пошла на это добровольно — что-то забрезжило в его памяти — вызвалась сама, испытывая извращенное удовольствие от возможности признаться в грехе. Пытка подстегнула ее воображение. Изобел всегда говорила, что Бесси не в себе… Может, на нее пал жребий во время шабаша в кирке накануне Дня всех святых… Чейсхоуп был не инквизитором, а темным жрецом, проводящим ритуал.

Злость и отвращение вызвали волну ярости. Дэвид порвал записи в клочки и швырнул их в лицо дознавателя.

— Так вы совершили двойное преступление? — вскричал он. — Замучили бедную слабую женщину и выдали ее бред за правду? Может, вы убили ее, душегубы! Ваши грехи не скрыть от Бога, и твои прежде всего, Эфраим Кэрд, я сам видел, что ты по уши погряз в чернейшем чародействе.

Чейсхоуп вежливо улыбался.

— Ужо не ведаю, по какому праву влезаете вы в это дело, сэр, — сказал он. — Порвали-то вы копию, но само свидетельство нынче же ночью будет в надежных руках. Вы пошли наперекор Пресвитерию и закону и отстранены, то ужо всем поведано, вы долее в пасторате не священник. Шли бы вы к себе в постелю, сэр, и помолилися, дабы избавил вас Господь от грешной самонадеянности. А женщина эта пробудет ночку под замком, покуда Шериф не пришлет за нею.

— Сегодняшнюю ночь она проведет в моем доме — и, Бог свидетель, я помогу ей восстановить силы.

Если говорить о чувствах присутствующих, то их ужас казался не меньшим, чем ужас священника. Один Чейсхоуп сохранял самообладание, остальные взирали на происходящее со страхом и растущим гневом.

— Неможно этакое допустить, — мрачно произнес Майрхоуп.

— Хорош же поп, коли он готов замарать свое жилище грязным ведьмовским духом. Видать, он и сам не прочь с Чортом якшаться, — выкрикнул кто-то из темноты.

Дознаватель заерзал и осклабился, бросив довольный взгляд на корчившуюся на соломе женщину.

Дэвид потерял всякий самоконтроль и, сам того не желая, вытащил шпагу.

— Она идет со мной. Не смейте препятствовать мне в исполнении простого долга. Если станете сопротивляться, пожалеете об этом.

— Пойдешь поперек воли совета? — как бык, взревел Майрхоуп и вскочил на ноги. Но дурачок на насесте неожиданно подбодрил пастора:

— Славно, сэр. Славно, миленький мой мистер Дэвид. Пырните-ка его ножиком в брюхо. А я вам посохом подмогну, матушку-то как они умучили. Ночью я очей не сомкнул, все ее вою внимал.

Среди общего смятения раздался еще один голос, и Дэвид увидел нового арендатора Кроссбаскета.

— Уберите оружие, сэр, — сказал он. — Не дело христианину сражаться с христианами. Эти честные люди следовали за явленным им светом, и ежели кого обвинять, так это сыскного, что прибыл в наши края неведомо откуда.

Его спокойный голос растекался, как масло по пенным водам. Дэвид вложил шпагу в ножны, Майрхоуп вновь уселся на бочку, Чейсхоуп повернул голову к говорившему, и впервые на его лице мелькнула тревога.

— Простите вы меня, соседи, — продолжил Марк, — хычь я в приходе и новичок, однако успел повидать всякое-разное на этом свете и не желал бы сызнова глядеть, как честные малые бьются главой о стену. Женщина эта, мож, и ведьма, мож, и хуже, но сдается мне, перестарались вы с дознанием, и не поклеплю, коли скажу, что к зорьке тело ее остыть успеет. Разумейте дело, други: у нас ныне не суд, что комиссия от тайного совета вершить станет, а токмо обычный сход народа, что за Церковь да за Закон. Довелось и мне одно время с Законом сталкиваться, и ведомо мне, как все деется. Законники не одобрят таковские деяния сыскного али еще какого доброхота. А ежели благонамеренный люд под его верховодством запытает кого до смерти без суда и следствия, то по закону прозовется сие убийством, ведь это все равно что взять нож да глотку под забором путнику перерезать. Боязно мне, что нынче, опосля таких дел, попали все в беду.