Марина Алексеева - Пираты Короля-Солнца Страница 64

— Аббатиса как раз и утверждала то, что она и ее сподвижники — "белые иезуиты' ! Что их сфера — образование и духовная жизнь! Жизнь души!

— Волчица в овечьей шкуре, — прошептал виконт, — Промывает мозги малолеткам ваша аббатиса.

— У вас какие-то личные причины так резко отзываться о святой матери?

— Отстаньте, — огрызнулся виконт и опять опрокинул рюмку ликерчика.

Я и разозлилась на него и испугалась за него одновременно. Я полагала — ведь я пришла раньше на несколько минут — что первый тост пили, по традиции "Короны"- за короля. За Луи XIV. За Генриха пили, когда был суп с курятиной. Уже второй тост! Я подумала, что Бражелон, проведав об этой традиции, намеренно опоздал к ужину, чтобы не пить за Людовика. Но так не может без конца продолжаться! Не может же он постоянно опаздывать! Не может пропускать все тосты вообще — не выдержит. И не может ничего не есть, удалившись в свою каюту, как Ахиллес в шатер.

Я решила все же улучить минутку и объяснить ситуацию капитану де Вентадорну. Потом, когда ужин закончится. И предлог придумала — книгу о Китае, ибо уже успела узнать, что на 'Короне' отличная библиотека.

3. НОЧЬ НА КОРАБЛЕ. КИСЛЫЙ ВИНОГРАД

А еще я подумала, что чуть себя не выдала. Какая неосторожность! Стоило задать вопрос: 'А откуда вы, шевалье де Вандом, знаете эту аббатису? ' — Как мне выкручиваться? С виконтом-то все ясно, я же помню, как он со своими гвардейцами охранял наш монастырь от мародеров де Фуа.

Ему-то можно не скрывать свое знакомство с аббатисой, здесь все чисто. Но меня занесло в споре, и я пила ликерчик, вязкий, крепкий — шампанское лучше! Но, хоть я и выпила самую малость, столовую ложку, щеки у меня разгорелись, я почувствовала прилив храбрости и осмелела до того, что дернула виконта за рукав.

— Сударь?

А виконт так присосался к вишневому ликерчику, опять налил себе из пузатой бутылки.

— Что, еще ликеру?

— Да! Будьте так добры!

— Извольте.

На этот раз виконт налил мне побольше: две столовых ложки. Мне все-таки было обидно за миссионеров. За тех, кого аббатиса называла 'белыми иезуитами' , хотя самое аббатису виконт назвал 'черной монахиней". Я не могу терпеть, когда кого-нибудь несправедливо обижают, когда на кого-нибудь возводят напраслину. И, хотя элита Ордена мне представлялась довольно зловещей и коварной публикой, миссионеры, рядовые его члены, всегда вызывали у меня горячее сочувствие и страх за их судьбу. И меня понесло! Я думала о Китае, об Индии, об Америке, о Тибете с его Далай Ламой, о Канаде — о целой Земле, где к диким людям идут отважные миссионеры, вооруженные только святым крестом и Словом Божьим.

— Вот вы тут сидите, сударь, лопаете курятину и потягиваете ликерчик среди ковров и зеркал, а миссионеры…

— Разве сегодня постный день, дорогой де Вандом? Курятину мы уже слопали, очередь за десертом. Хотите винограду, кстати?

Мне было не дотянуться до трехслойной вазы с фруктами, которую мой сосед поставил прямо передо мной. И, завладев виноградной гроздью, виконт принялся отрывать по ягодке, иронически на меня посматривая, а я чуть не сбилась с мысли.

— Что же до кружев, а вы на себя-то взгляните! Как бы вы не восхищались доном Игнасио, пока есть возможность, советую вам есть виноград и носить кружева. А в столь милое вашему сердце рубище, подобное тому, что красовалось на плечах Лойолы, не спешу облачиться. Простите, шевалье, вынужден вас разочаровать. Закусывайте виноградом — опьянеете, милое дитя. У вас уже глаза блестят и щечки румяные.

— У вас тоже — как у молочного поросенка!

— Вот как? Спаси-и-ибо! — протянул виконт и, похоже, обиделся.

А я стала ругать себя за свой несносный характер. Нет, чтобы поблагодарить за трехслойную вазу, а я взялась обзываться. Не иначе, в меня бес вселился. Я взяла бокальчик с ликером и сказала:

— За миссионеров!

А думала я о вас, Шевалье.

— Вот представьте, где-то в Америке, среди дикой природы, среди диких индейцев, в девственных лесах Америки, наш миссионер пытается приобщить этих детей природы к цивилизации, научить этих язычников правилам, по которым живет цивилизованный мир, а Франция — так меня учили — из цивилизованных стран самая цивилизованная…

— Браво, браво, — сказал виконт насмешливо, — Какой пафос! Цивилизованный мир тоже живет по волчьим законам, только дикари не лицемерят, а мы притворяемся.

/ Видимо, разозлился на меня за "молочного поросенка' , вот и возводил напраслину на цивилизованный мир/. А я как наяву видела несчастного миссионера, привязанного к дереву дикими краснокожими, и как эти дикари кидают в него топоры.

— Томагавки, — поправил виконт, — В индейцев в детстве не играли, что ли? Любой мальчишка знает, что у индейцев томагавки. Но у вас богатое воображение, маленький Вандом.

А в индейцев я в детстве не играла — не с кем.

— Мне это не раз говорили — насчет воображения. Но сударь, разве вам не жаль этого несчастного миссионера?

— Какого-то абстрактного, плод вашей разыгравшейся фантазии, больного воображения, подогретого вишневым ликерчиком? Не жаль, конечно! Как можно жалеть того, кто никогда не существовал? Я предпочитаю опираться на факты, а не на фантазии.

— А людоедские племена в Центральной Африке? Они же миссионеров живьем съедают! Меня так учили…

— В Центральной Африке есть христианская империя с великолепной крепостью и храмом. Этому вас забыли научить ваши воинствующие иезуиты, которым вы, наивное дитя, пытаетесь подражать.

— Да вовсе я не пытаюсь! Но нельзя же обвинять во всех грехах весь Орден иезуитов.

— Дались вам эти иезуиты и миссионеры впридачу! Всех я не обвиняю. Но погоду делают не ваши героические миссионеры, а главари, верхушка, которая не гнушается никакими средствами. Да и миссионеры не очень удачную тактику выбирают, пытаясь навязать нашу религию силой.

— А что, лучше идолопоклонство и человеческие жертвоприношения?

— Это признак дикости. Когда-то и мы были варварами, когда-то и римляне были язычниками. И викинги. И славяне. А потом христианская религия завоевала Европу. Так будет повсюду, во всем мире, но все это должно произойти не насильственно, а сознательно. Никого никогда нельзя заставлять силой менять религию.

— А как быть, если они тупые и молятся уродливым истуканам, да еще и людей убивают?

— Убеждением, а не силой.

— Да разве можно убедить тупых дикарей! Вспомните Колумба! Вспомните крестоносцев!

— А что мне их вспоминать, — пожал плечами виконт и ухватил гроздь зеленого винограда.