Александр Дюма - Двадцать лет спустя. Часть 1 Страница 64

Первая половина жизни Атоса была разбита женщиной; и он с ужасом думал о том, какую власть могла бы получить любовь и над этой нежной и вместе с тем сильной натурой.

Вспоминая о пережитых им самим страданиях, он представлял себе, как будет страдать Рауль, и нежная жалость, проникшая в его сердце, отразилась во влажном взгляде, устремленном на юношу.

В эту минуту Рауль очнулся от своего безоблачного сна без всякого ощущения тяжести, тоски и усталости: так просыпаются люди нежного душевного склада, так просыпаются птицы. Глаза его встретились с глазами Атоса. Он, должно быть, понял, что происходило в душе этого человека, поджидавшего его пробуждения, как любовник ждет пробуждения своей любовницы, потому что и во взгляде Рауля выразилась бесконечная любовь.

— Вы были здесь, сударь? — почтительно спросил он.

— Да, Рауль, я был здесь, — сказал граф.

— И вы не разбудили меня?

— Я хотел, чтобы вы дольше поспали, мой друг. Вчерашний вечер затянулся, и вы, наверно, очень утомились.

— О, как вы добры! — воскликнул Рауль.

Атос улыбнулся.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Отлично. Совсем отдохнул и очень бодр.

— Ведь вы еще растете, — продолжал Атос с пленительной отеческой заботливостью зрелого человека к юноше. — В ваши годы особенно устают.

— Извините меня, граф, — сказал Рауль, смущенный такой заботливостью, — я сейчас оденусь.

Атос позвал Оливена, и в самом деле, через десять минут, с той пунктуальностью, которую Атос, привыкший к военной службе, передал своему воспитаннику, молодой человек был совершенно готов.

— А теперь, Оливен, — сказал молодой человек лакею, — уложите мои вещи.

— Они уже уложены, Рауль, — сказал Атос. — Я смотрел сам, как сумку укладывали, у вас будет все необходимое. Ваши вещи уже во вьюках, мешок лакея тоже, если только мои приказания исполнены.

— Все сделано, как изволили приказать, сударь, — ответил Оливен. — Лошади ждут у крыльца.

— А я спал! — воскликнул Рауль. — Спал в то время, как вы хлопотали и заботились обо всех мелочах. О, право же, вы слишком добры ко мне!

— Значит, вы любите меня немножко? Я надеюсь, по крайней мере… — сказал Атос почти растроганно.

— О, — задыхающимся голосом проговорил Рауль, стараясь сдержать охвативший его порыв нежности, — бог свидетель, что я глубоко люблю и уважаю вас!

— Посмотрите, не забыли ли вы чего-нибудь, — сказал Атос, озираясь по сторонам, чтобы скрыть свое волнение.

— Кажется, ничего, — ответил Рауль.

— У господина виконта нет шпаги, — нерешительно прошептал Оливен, подойдя к Атосу. — Вы приказали мне вчера вечером убрать ту, что он носил всегда.

— Хорошо, — ответил Атос, — об этом я позабочусь сам.

Рауль не обратил внимания на этот краткий разговор и, сходя с лестницы, несколько раз поглядел на Атоса, чтобы узнать, не настало ли время для прощания. Но Атос не смотрел на него.

У крыльца стояли три верховые лошади.

— Значит, и вы поедете со мной? — воскликнул Рауль, просияв.

— Да, я провожу вас немного, — ответил Атос.

Глаза юноши радостно заблестели, и он легко вскочил на свою лошадь.

Атос не спеша сел на свою, предварительно шепнув несколько слов лакею, который, вместо того чтобы следовать за ними, снова вошел в дом.

Рауль, радуясь тому, что граф будет сопровождать его, не заметил или притворился, будто не заметил происшедшего.

Путники проехали Новый мост, свернули на набережную или, вернее, на ту дорогу, которая в те времена называлась Пепиповым Водопоем, и поехали вдоль стен Большого замка. Около улицы Сен-Дени лакей нагнал их.

Разговор не вязался. Рауль с болью чувствовал, что минута разлуки приближается. Граф еще накануне переговорил с ним обо всем и сделал все нужные распоряжения. Но взгляд его становился все нежнее, а в тех немногих словах, которые он произносил, слышалось все больше любви. Время от времени он обращался к Раулю с каким-нибудь советом или замечанием, в которых проступала вся его заботливость о нем.

Когда они, выехав из города через заставу Сен-Дени, поравнялись с обителью францисканцев, Атос взглянул на лошадь Рауля.

— Смотрите, Рауль, — сказал он, — я вам уже не раз говорил, и вы не должны этого забывать, так как только плохой наездник не помнит об этом. Вы видите, ваша лошадь утомлена и уже вся в мыле, а моя так свежа, как будто ее только что вывели из конюшни. Она станет тугоуздой, вы слишком крепко натягиваете поводья. Заметьте, что от этого вам будет гораздо труднее управлять лошадью. А очень часто жизнь всадника зависит от быстроты, с какой его слушается лошадь. Подумайте только, что через неделю вы будете ездить уже не в манеже, а на поле битвы… Посмотрите-ка сюда, — прибавил он, чтобы сгладить мрачный характер своего замечания, — вот поле, где было бы хорошо поохотиться на куропаток.

Рауль поспешил воспользоваться уроком, данным ему Атосом. Его в особенности тронула деликатность, с какой тот его преподал.

— Кстати, я заметил кое-что, — сказал Атос. — Когда вы стреляете из пистолета, вы чересчур вытягиваете руку, а при таком положении трудно добиться меткости выстрела. Вот почему вы недавно промахнулись три раза из двенадцати.

— А вы попали все двенадцать раз, — улыбаясь, сказал Рауль.

— Да, потому что я сгибал руку так, что для кисти получалась точка опоры в локте. Вы понимаете, что я хочу сказать, Рауль?

— Да, сударь. Я потом сам пробовал стрелять по вашему совету и достиг полного успеха.

— Да, вот еще, — сказал Атос. — Фехтуя, вы сразу начинаете с нападения. Я понимаю, что этот недостаток свойствен вашему возрасту; но от движения тела шпага при нападении всегда несколько отклоняется в сторону, и если ваш противник окажется человеком хладнокровным, ему нетрудно будет сразу же остановить вас простым отводом или даже прямым ударом.

— Да, вы не раз побивали меня таким ударом, сударь. Но далеко не всякий обладает вашей ловкостью и смелостью.

— Какой, однако, свежий ветер! — сказал Атос. — Это уже предвестник зимы. Кстати, если вы будете в сражении, а это, наверное, случится, так как молодой главнокомандующий, ваш будущий начальник, любит запах пороха, помните, что если вам придется биться с противником один на один (это случается сплошь да рядом, в особенности с нашим братом кавалеристом), никогда не стреляйте первый. Тот, кто стреляет первый, почти всегда делает промах, так как стреляет из страха остаться безоружным перед вооруженным противником.

А в то время как он будет стрелять, поднимите свою лошадь на дыбы: этот прием несколько раз спасал мне жизнь.