Эли Берте - Шофферы или Оржерская шайка Страница 65

– Я никак не хочу, мадам, чтоб вы шли далее… -Кузен Даниэль, до свидания?… Нет, ни за что не допущу, чтоб вы еще беспокоились.

Он вышел, захлопнув за собою дверь.

Мария хохотала, как сумасшедшая, над тем, что она считала странностью в своем новом знакомом; на Даниэля же последний поступок Франсуа произвел другое впечатление, он поспешил отворить калитку, но уже оба всадника, вспрыгнув на лошадей, скакали во весь опор.

Отъехав на некоторое расстояние, Бо Франсуа повернулся на седле и снова, смеясь, весело раскланялся с дамами, с таким видом, будто только что пошутил; товарищ его не обернулся, и вскоре при повороте дороги они скрылись из виду.

Даниэль и дамы неподвижно стояли у ворот, следя за ними глазами.

– Добрый малый, – проговорила наконец маркиза, -да, честный малый и, кажется, очень веселого характера.

– Сколько в нем простодушия за его тривиальными манерами, – прибавила Мария.

Даниэль остался задумчивым, вдруг простясь наскоро со своими родственницами, в свою очередь скорым шагом направился к городу. На повороте дороги он надеялся хоть издали увидать всадников, но они, казалось, улетучились с пылью, и он дошел до Шартра, не встретив их более.

IV

Подвал трактирщика Дублета

Бо Франсуа с товарищем, оставив Сант-Марис, проскакали немного по дороге в Шартр; но на первом же повороте они свернули и въехали в плантации винограда, покрывавшего всю эту часть страны. Достигнув, наконец, уединенного местечка, где сплошные стены зелени скрывали их от любопытных, оба остановились и соскочили с лошадей.

– Теперь дай мне, – проговорил повелительно Бо Франсуа, – то, что я тебе велел спрятать.

Другой послушно поспешил отвязать от своего седла аккуратно свернутое В виде плаща платье; то был длинный сюртук с широким воротником, как их тогда носили. Торопливо натянув его сверх бывшего уже на нем платья, Бо Франсуа бесцеремонно снял с головы своего названного лакея его мохнатую шляпу, взамен которой отдал ему свою, хорошую, модную. Таким образом он мгновенно изменил свою наружность так, что легко мог надуть любого шпиона.

Занимаясь своим костюмом, он вместе с тем отдавал приказания спутнику.

– Ты не возвращайся теперь со мной в город, а ступай проселком к Обенскому Франку и оставь у него лошадей, потому что по ним нас могут узнать, сегодня же вечером приходи ко мне, сам знаешь куда; но войди в Шартр другими воротами, а не теми, через которые мы вышли сегодня; так будет надежнее. Хорошо ли ты меня понял?

– Достаточно, Мег! – ответил его товарищ, некто другой, как наш старый знакомый Бабтист хирург, – так, значит, не удалось?

– Нет, надеюсь, что нет, – ответил Бо Франсуа, садясь на обочину дороги, так как Баптист, стоя перед ним, держал в поводу обеих лошадей, – но дело, кажется, будет труднее и опаснее, чем я предполагал. Я, между тем, не хвастаясь, могу сказать, что славно сыграл свою роль, твердо следуя твоим наставлениям, так что, пожалуй, меня можно было принять за франта из Пале-Рояля. Одна беда, что они все знают больше, чем я думал, и помнят лучше, чем я ожидал. Один раз я встал просто в тупик, ну, да я взял храбростью! Особенно уж этот проклятый адвокат. Задал же он мне звону! Черт бы его взял!

– Э, чего вам бояться этих болтунов! – ответил презрительно Баптист. – Разве они опасны? У них вся сила сосредоточивается в словах… Что касается Даниэля Ладранжа, моего любезнейшего братца, чтоб ему было пусто, то им нельзя очень-то пренебрегать, он назначен главой суда присяжных в Шартре, и собирается, как видно из его слов, задать нам гонку наповал.

Баптист попятился назад и насколько мог раскрыл глаза.

– Главой суда присяжных? Значит, все войска в провинции в его распоряжении!

Франсуа только сделал небрежную мину.

– А что он подозревает? – спросил хирург с возрастающим страхом.

– Он подозревал, но я сумел в отличном виде представить это Гранмезонское дело и, хочешь верь мне, хочешь не верь, Баптист, но только в настоящее время старая эта сумасшедшая маркиза, молоденькая эта гражданочка и даже этот строптивый суровый администратор, все они считают меня своим избавителем и мы наилучшие друзья в мире.

Но хирург, по-видимому, не разделял мнения о безопасности.

– Но все-таки, Мег, не рассердитесь на меня, пожалуйста, что я скажу вам, что затеяли вы опасную игру… Адвокат хитер, малейшее обстоятельство, слово, движение может вовлечь вас в погибель; опасность тут слишком велика. Умоляю вас, не подвергайте ей себя!

– Хи, а если я люблю опасность? – грубо ответил ему Бо Франсуа. – Что я, такая же разве мокрая курица, как большая часть из вас? Впрочем, ведь ты знаешь, Баптист, что в этом деле я только свое требую. Ведь действительно я сын и наследник этого старого скряги, которого я сам… Но ба! Это ему поделом, за то, что он бросил меня. А потому, ни в каком случае я не отступлюсь от этих ста тысяч экю, следуемых мне, тогда как очень часто из-за ничтожных сумм я подвергаю опасности свою жизнь и жизнь всей шайки. А маленькая-то хорошенькая аристократочка, которая вот уже четыре года не выходит у меня из головы, и которая сегодня показалась мне еще прелестнее, чем прежде, разве и от нее мне тоже отказаться? Да еще именно тогда, когда семейные обстоятельства отдают мне ее в руки и когда она сама не слишком-то сурово на меня смотрит? Нет, не за тысячу чертей! Мне надобно достать эту малютку, я хочу ее, я буду ее иметь… Может, это мне дорого станет, но ведь я не торгуюсь! Впрочем, что же, возьмем самое худшее, то есть что меня узнают, так эти дамы так гордятся своим именем, а этот Даниэль так уважает свое семейство, что они ни за что не согласятся предать суду и гласности своего близкого родственника; и если что случится, то ручаюсь, что мой высокопоставленный родственник скорей употребит свое влияние, чтобы спасти меня, нежели погубить.

И, опустив глаза, он задумался.

– Ну, решено! – начал снова он твердо и поднимая голову. – Сперва употреблю мягкие средства, ловкость, хитрость, уверение; если этак не успею или дело слишком затянется, тогда мы пустим все на воздух. Ты ведь знаешь, что уж если я что задумал, то ни перед чем не отступлю… По правде говоря, я в этом деле боюсь только одного, это измены; но секрет мой известен только тебе одному, Баптист, а в тебе я уверен. Во-первых, ты не такой дурак, как все остальные, и у тебя хватит смысла понять действительную выгоду. А какая тебе может быть польза изменить мне? Где найдешь ты себе жизнь спокойнее и довольства больше, чем среди нас? Кормят тебя хорошо, живешь ты у Франков, во всех добычах шайки имеешь свою долю, тогда как прежде ты жил в такой нищете, что даже просил милостыню по дорогам; значит, дурак же бы ты был, если бы отказался от такого существования.