Мишель Зевако - Сын шевалье Страница 66

— Как что? То же самое. Всеми силами подталкивать его навстречу палачу. Что вы хотите, синьора, эта мысль слишком крепко засела у меня в голове. — И он пожал плечами. — Ничто не заставит меня отказаться от мести. Я спас мальчишку от смерти, когда он был маленьким. Сейчас он мужчина и способен защитить себя, можете мне поверить… но если бы я увидел его в положении, грозящем ему гибелью, я бы без колебаний бросился на выручку, даже с риском для собственной жизни… А если кто-нибудь замыслил бы убить его, я прикончил бы этого человека без жалости и сострадания.

Он поднял голову и отчеканил тоном, не допускающим возражений:

— Ибо Жеан должен умереть на эшафоте… И именно так он умрет. Жеан должен принять смерть от руки палача. И, пока я жив, ничья другая рука не посягнет на него. Пока я жив, никто не спасет его от уготованной ему судьбы!

В голосе Саэтты прозвучала глухая угроза, но Леонора либо не обратила на нее внимания, либо сочла возможным пренебречь ею.

— Именно об этом я и спрашиваю, — пояснила она спокойно. — Каким образом собираешься ты предать Жеана в руки палача?

Саэтта зловеще усмехнулся.

— У меня появился новый план, — сказал он. — Я собираюсь пустить Жеана по следу сокровища Фаусты… вернее, его собственного сокровища, ибо мать завещала его своему сыну. Разумеется, об этом он никогда не узнает. Для него это будет привычное занятие… воровство, если называть вещи своими именами. Трудновато будет этого от него добиться, потому что уж очень он своенравен… но это мое дело, я знаю, как заставить его решиться. Если же он примется за поиски, то, будьте уверены, синьора, непременно отыщет то, чего никому до сих пор не удалось отыскать. И тогда…

— Тогда?

— В игру вступите вы, синьора. Каким образом? Это уж ваше дело. — На губах у него появилась лукавая улыбка. — Я полностью на вас полагаюсь. Уверен, когда Жеан найдет сокровище, вы сумеете устроить так, чтобы оно перешло в ваши сундуки… Однако, зная теперь, чего хочу я, — тут тон его приобрел жесткость, — вы должны позаботиться о том, чтобы схватить вора на месте преступления… Будет ли он осужден за цареубийство или за воровство, для меня значения не имеет… главное, чтобы это свершилось, вот единственное, чего я прошу.

Леонора напряженно размышляла.

— Отчего, — осведомилась она после продолжительной паузы, — не арестовать его прямо сейчас? Так, мне кажется, было бы проще.

— Неужели вы не поняли меня, синьора? Я не хочу, чтобы он сгнил в каком-нибудь каменном мешке… Мне нужен смертный приговор по всей форме! А затем публичная казнь!

— Разве ты не знаешь, — промолвила Леонора со зловещей улыбкой, — что и это можно устроить?

— Нет, клянусь дьяволом! Я желаю, чтобы его осудили по заслугам! Чтобы толпа, осыпающая проклятьями преступника на пути к эшафоту, с полным правом плевала ему в лицо! Кроме того, — он насмешливо усмехнулся, — вы забыли о кладе, синьора! Об этом изумительном, невероятном, баснословном сокровище! Если вы прикажете немедленно схватить Жеана, кто же преподнесет вам на блюдечке эти богатства?

— Ты прав! — сказала Леонора, вполне убежденная последним доводом. — Итак, чтобы исполнить твое желание, то есть добиться осуждения Жеана, мне нужно будет обратиться за помощью к королеве, а затем отдать ей сокровище.

— Это ваше дело, — промолвил Саэтта холодно. Про себя же подумал: «Какое самопожертвование! Будто я не знаю, что из сундуков королевы это золото быстро перекочует в твои!»

Леонора же заговорила очень серьезным тоном.

— Да, другого средства я не вижу и обращусь к нему. Ты можешь сам судить, Саэтта, ослепило ли меня сокровище.

В знак восхищения браво глубоко поклонился, что, впрочем, позволило ему скрыть язвительную ухмылку. Выпрямившись, он проникновенно произнес:

— Синьора, вы само бескорыстие и великодушие, вместе взятые.

Взяв со стола увесистый кошелек, Леонора протянула его Саэтте со словами:

— Когда твой сын приступит к розыскам клада, ты дашь мне знать… Полагаю, нет, уверена, что ты обретешь долгожданную радость и месть твоя осуществится в соответствии с твоими желаниями. А теперь ступай, Саэтта.

Саэтта, поклонившись с присущим ему дерзким и несколько лукавым изяществом, опустил в карман кошелек и вышел, не прибавив более ни слова.

А Леонора, опершись локтем о маленький столик, стоявший рядом, прикрыла глаза ладонью и погрузилась в глубокое раздумье. Лицо ее оставалось непроницаемым, и никто не смог бы сказать, о чем она грезит, какие планы замышляет.

Глава 21

О ЧЕМ УЗНАЛ ОТЕЦ ПАРФЕ ГУЛАР, ИСПОВЕДУЯ ГОСПОЖУ КОЛИН КОЛЬ

Госпожа Колин Коль никогда не была красавицей, из-за чего питала глухую ненависть ко всей вселенной. Казалось, что и молодой она тоже не была. Ей было всего сорок пять лет, а выглядела она на все шестьдесят. Создавалось впечатление, что такой она и родилась.

Характер ее можно было бы выразить в одном слове — лицемерие. Разумеется, лицемерие это было неосознанным, и она от души вознегодовала бы, услышав обвинение в подобном пороке. Тем не менее жизнь ее представляла собой сплошную комедию, которую она разыгрывала то для Бога, то для дьявола — а иногда для обоих разом.

Верила она искренне и простодушно. Религиозные понятия ее сводились к следующему: больше всего следовало опасаться дьявола и его приспешников, способных погубить невинную душу; равным образом надо было всеми силами избегать смертных грехов, ибо за них полагалось неминуемое воздаяние в виде адского пламени на веки вечные. Из этого понятно, какую роль в ее жизни играл исповедник.

Все утро госпожа Колин Коль провела в хлопотах, наблюдая за починкой окна, пострадавшего в результате вторжения тех, кого она называла про себя: вельможа в маске и трое бандитов.

Торопливо позавтракав, она устроилась с рукодельем у окна, выходившего на улицу. Делая вид, что занимается штопкой, она на самом деле высматривала монаха, одновременно изготавливая к бою все свои орудия — ибо исповедь была для нее настоящим сражением, в котором она должна была победить, иными словами, получить отпущение грехов.

Между тем близился полдень, а монах все не появлялся. Матрона забеспокоилась. Неужели придется самой отправиться на поиски? Именно потому, что она придавала предстоящей беседе такое значение, ей не хотелось в этом признаваться. И она продолжала ждать, хотя нетерпение буквально грызло ее, а листок • бумаги, который она нервно комкала в кармане фартука, казалось, обжигал руки.

Наконец в полчетвертого в конце улицы возникла знакомая фигура брата Парфе Гулара. По счастливой случайности он замешкался возле дома старой мегеры, и та поспешно пригласила его войти.