Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона» Страница 66

– Не давайте спуска этим конгурцам, – наставлял сыновей Атда-бай. – Это проклятое племя жилдунов[17] и скандалистов…

– Но, отец, ты же сам из Конгура! – изумленно перебил его младший сын. – Разве все мы не конгурцы?!

– Это мать твоя из Конгура! – озлился Атда-бай, – потому она, как и ты, такая строптивая. Не перебивай старших! Запомните, вы не конгурцы! В Конгуре наши предки поселились. Пращуры же наши из великого племени каджаров. Запомните – в ваших жилах течет кровь великих и непобедимых каджаров!

– Отец! – снова перебил его озорной голос младшего сына. – Каджары не те ли, что, перепившись, орут: «Да здравствуют мертвецы!» Говорят, что в Мерве самое почетное ремесло – это ремесло мойщика трупов. Чем больше мертвых, тем больше прибыли. Мойщики признают только мертвых, ибо они безропотны, покорны воле живого…

– Не святотатствуй, сопляк! – Атда-бай сжал кулаки, нахмурил брови. – Каджары – это великое племя полководцев, шахов. Отец ваш каджар, значит, и вы каджары! Мать тут не в счет… Племя конгурцев только и славилось своей бесстыдной наглостью.

– Ну, посмотрим, какие они ушлые, – бахвалился старший байский сын, подъезжая к колодцу, где жили должники.

– Лишь бы не слишком смелые, – острил младший сын. – Все ж как-никак по матери они мне родичи…

Байские сыновья приехали в час, когда все четверо братьев были дома. Те сразу смекнули, чем обязаны такому необычному визиту, но по законам туркменского гостеприимства пригласили приехавших в юрту, поставили перед ними чай, еду. Закончив трапезу, старший сын Атда-бая завел разговор:

– Мы приехали сюда по воле отца. Он говорит, что братья-конгурцы всегда исправно платили, но нынче с ними что-то произошло…

– О каких долгах речь, если колодцы теперь не принадлежат вам? – перебил старший конгурец.

– О прошлогодних, – ответил байский сын. – Ведь в прошлом году колодцы еще были во владении отца.

– Советская власть отменила эти долги!

– Кто сказал вам такую глупость?

– Раз вам невыгодно, то глупость? Добрая весть всегда с крыльями.

– А должок все-таки придется отдать. – Старший байский сын нарочитым жестом поправил на боку кобуру маузера. – Отец ни перед чем не остановится…

Сын бая не успел договорить, как конгурец, выхватив из-за пояса большой чабанский нож, с силой вонзил его в большой керсен – деревянную чашку, наполненную до краев кислым молоком. Широкое лезвие из дамасской стали, пробив крепкое тутовое дерево, дастархан, затем толстую кошму, ушло в песок – только желтоватая костяная ручка выделялась на белоснежном фоне молока, чуть расплеснувшегося через края посудины.

Этот выразительный жест хозяина дома означал, что он принимает вызов байского сына, но этикет не позволяет ему быть неучтивым с гостями, хотя они и незваные.

– Нам все понятно. – Младший байский сын, насмешливо взглянув на своего старшего брата, у которого на миг отнялся язык, воскликнул: – Ай да конгурцы!

Прослышав о новом законе советской власти, не захотели возвращать Атда-баю долги и на других колодцах. Не очень удачно съездили и сборщики налогов. А срок прибытия каравана Абдуллы Тогалака на исходе. Не в правилах Атда-бая своего компаньона за нос водить, тем более такого, как Абдулла Тогалак, вхожего к влиятельным турецким сановникам, и в Иране его знают… Да и Эшши-хан скоро начнет теребить: «Давай товары!» И Ахмед-бек не замедлит прислать гонца: «Пришли терьяку! Он вселяет в сердца моих нукеров храбрость». Покоя не будет. И Атда-бай решил схитрить – выколотить налоги за будущий год с дальних кочевий, где наверняка не прослышали еще о декрете Советов. Он наметил имена покладистых кочевников, а вызов братьев-конгурцев решил принять и проучить их, чтобы другим неповадно было. Кому бы поручить? На сыновей Атда-бай не полагался: вздорные, вечно недовольные, грызутся меж собой, как псы цепные, словно не братья, а вороги какие… Может, от того, что матери у них разные? Но ведь кровь-то в них отцовская одна, каджарская… И впрямь он бы всех шестерых своих лоботрясов променял на одного смышленого дайханского сына. К конгурцам поехали, вооружившись до зубов, а вернулись посрамленными. Грязнова надо послать, вот кого! Опыта ему не занимать, руку еще в монгольских степях да в сибирских лесах набил, сам проговорился, когда Атда-бай своих незадачливых сыновей распекал. Разговорчивым делался Грязнов после каждого каравана, привозившего фляги с чистым спиртом.

Атда-бай о Грязнове почти ничего не знал, но чтобы доверять ему, было достаточно того, что он прислан самим Кейли. Уж английский эмиссар-то размазню в Каракумы с особыми полномочиями не пришлет…

Карьеру сына сельского священника, едва дослужившегося до чина подпоручика царской армии, прервала революция. По отцу – Сиськин, долгое время носивший свою собственную фамилию, извечный объект насмешек со стороны сверстников и однополчан, – он выгодно женился на генеральской дочери и взял ее фамилию – Грязнов.

После женитьбы забылись шутки: не каждый здравомыслящий офицер мог позволить себе такую дерзость, зная, что тесть подпоручика – сам командир дивизии генерал Грязнов, от которого зависела судьба каждого, кто ходил в его подчинении. Поначалу все шло хорошо. Новоиспеченному Грязнову неожиданно привалило счастье – в Америке умер родной дядя, оставив огромное состояние, которое он завещал Михаилу. Недолго думая, новоявленный миллионер перевел все наследные доллары в государственный банк Российской империи, в царские рубли. Не успел подпоручик даже почувствовать себя миллионером, как в России разразилась революция. Плакали его денежки… Тесть – генерал, ярый монархист – скоропостижно скончался.

Подпоручик Грязнов рвал и метал – не от горя по случаю кончины дражайшего тестя, а от досады на себя, что сдуру перевел все наследство на русские рубли, от злобы на революцию, лишившую его будущего, сказочного богатства. Отчаявшийся было подпоручик Грязнов неожиданно получил приказ самого Керенского выехать в Забайкалье, в помощь казачьему атаману Семенову, чтобы помочь тому в формировании бурятских полков. В Гражданскую войну Грязнов не колебался, оказавшись в одном лагере с монархистами-черносотенцами, патологически ненавидевшими советскую власть. Он водил свою сотню по сибирским и забайкальским селам, предавая их огню и мечу, вымещал злобу на безвинных крестьянах, рабочих, красногвардейцах, видя в них причину всех зол и бед, обрушившихся на голову вчерашних хозяев России. И атаман Семенов, заметив рвение молодого подпоручика, за «особые заслуги» присвоил Грязнову сразу чин полковника.