Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника Страница 67

— Вы любите меня? — прошептал он.

Сабина нежно наклонилась к нему.

— Жильбер, — ответила она, — я вас люблю всей душой, всем сердцем; я вас люблю, как честная девушка должна любить честного человека, когда она уверена, что этот человек будет ее мужем перед Богом.

— А как вы думаете, Сабина, люблю ли я вас?

— Да, Жильбер, я думаю, любите.

Наступила минута красноречивого молчания.

— Жильбер, — продолжала Сабина, — если бы я умерла, что бы вы сделали?

— Прежде всего я отомстил бы за вас, — ответил Жильбер, — а потом бы убил себя на вашей могиле.

— Вы убили бы себя!

— Не колеблясь и с радостью, потому что жизнь без вас, Сабина, была бы полна горечи — горечи без надежды и утешения.

— Встаньте, пожалуйста, — сказала Сабина. — Присаживайтесь, мы поговорим.

Жильбер повиновался: он взял стул и сел возле кровати, взяв Сабину за руку.

— Что делает моя прелестная Нисетта? — спросила Сабина.

— Она внизу с Роланом.

— Они тоже любят друг друга…

— Да.

— Когда они обвенчаются?

— В один день с нами.

— Стало быть, когда я выздоровею.

— Когда вы выздоровеете, Сабина, — сказал Жильбер серьезно, — и когда вы будете отомщены.

— Как?

— Я дал обет стать вашим мужем не раньше, чем найду вашего мерзкого убийцу и раздавлю его своей ногой!

Говоря это, Жильбер действительно был великолепен.

— О-о! — дрожа, сказала Сабина. — Вы пугаете меня.

— Как! Разве вы не понимаете, что, прежде чем стать вашим мужем, я должен за вас отомстить?

Сабина подумала несколько минут, потом тихо покачала головой и с выражением решимости и печали в глазах сказала:

— Вы правы, Жильбер, вы должны за меняй отомстить, и тем более вы должны узнать, почему к я стала жертвой такого гнусного преступления. Кто осмелился завлечь меня в засаду? Кто осмелился разыграть перед бедной девушкой такую отвратительную роль?

Сабина медленно приподнялась с подушки.

— Ах! — сказала она. — Когда я подумаю об этом, мне ужасно хочется все узнать…

— Вы узнаете, Сабина, все узнаете, — откликнулся Жильбер.

— Да, это правда? Мы узнаем все? О, Жильбер! Я не осмелилась рассказать о моих мыслях Ролану и отцу: оба сделали бы все, но я не имела права рисковать их счастьем и их жизнями ради себя! Вы, Жильбер, — это другое дело! Жизни наши связаны чувствами, которые мы испытываем, и клятвами, которыми мы обменялись. Вы мне не брат, не отец, вы мой муж, и вам не для кого жить, кроме меня. Между нами не должно быть тайн, все должно быть ясно, справедливо, потому что мы лю бим друг друга, а любовь — это соединение двух душ в одну, и двух сердец — в одно сердце. Вот как я понимаю любовь, Жильбер!

— Вы понимаете любовь, Сабина, как ангел понимает вечную жизнь!

— Или мы будем вместе жить, Жильбер, или мы вместе умрем — не так ли?

— Да, Сабина!

— Стало быть, для того, чтобы наша совместная жизнь была счастливой, никогда сомнение не должно проскользнуть в нашу душу, ни одна сторона жизни не должна оставаться в тени.

— Вы правы, Сабина.

— Следовательно, мы должны, Жильбер, раскрыть тайну приключения, жертвой которого я чуть было не стала, и вы говорили справедливо, когда отвечали мне: «Прежде чем стать вашим мужем, я должен за вас отомстить!»

— Будем же действовать, Сабина, чтобы приблизить минуту, которую я призываю всеми силами своей души. Теперь, когда силы к вам возвратились, я могу, не боясь усилить вашу болезнь, пробудить ваши воспоминания. Выслушайте меня, Сабина, и так как у меня одна доля с вами, позвольте мне направлять вас по пути, по которому мы должны следовать.

— Говорите, Жильбер, и не бойтесь открыть мне все ваши мысли.

— Пока вы лежали на этом мученическом одре, — продолжал Жильбер, — я перебрал в голове все возможности добраться до истины и, к несчастью, ни один способ не показался мне надежным, но тогда мне не доставало сведений, которые вы одна могли мне дать.

— Я сказала все, что знала.

— Нет, вы можете рассказать еще многое, позвольте только мне расспросить вас, милая Сабина.

Жильбер вынул из кармана небольшую тетрадь и карандаш. Каждая страница этой тетради была разделена надвое, причем одна из половинок была исписана, а другая оставалась чистой.

— В тот вечер 30 января, когда случилось это роковое происшествие, — начал Жильбер, — какой-то человек принес вам от меня письмо, сказав, что Ролан ранен…

— Да.

— Вы узнали мой почерк?

— Да.

— И мою подпись?

— Мне так показалось.

— Что же стало с этим письмом?

— Не знаю, я положила его в карман моего платья. Оно еще там?

— Нет, его не нашли. Но взяли ли вы его с собой?

— Я в этом уверена.

— Значит, его вытащили. Теперь скажите мне, узнаете ли вы человека, который принес вам письмо?

— Думаю, да.

— Запомнили ли вы, как он выглядел, его костюм?..

— Да. Это был человек высокого роста, с широкими плечами, скорее худощавый, чем полный. На нем был большой камзол, какой носят работники, темно-коричневого цвета. У него был большой острый нос и маленькие блестящие глазки…

— Его волосы, борода, брови? — спросил Жильбер, который, между тем как Сабина говорила, быстро записывал.

— Волосы длинные, густые, черные, бороды не было, брови широкие и густые; внешность угрюмая и грубая.

— Никаких особенных примет?

— Кажется, никаких… — ответила Сабина, стараясь вспомнить.

— Припомните хорошенько.

— Я вспомнила! На левой руке большой грубый шрам.

— Как вы его заметили?

— Когда мы остановили фиакр, и он подал мне руку, чтобы посадить меня, я была очень взволнована и дрожала; я подала ему руку и почувствовала этот шрам… Я совсем об этом забыла, но теперь вдруг вспомнила.

— Очевидно, шрам внутри левой руки?

— Да.

— А фиакр? Помните ли что-нибудь примечательное?

— Ничего.

— Вы не помните ни цвета кареты, ни номера ее, ни масти лошадей?

— Одна была белая…

— А другая?

— Гнедая или вороная… темного цвета — вот все, что я могу сказать.

— А кучер?

— Я на него не смотрела.

— Но когда вас повезли не в ту сторону, вы опускали переднее стекло и видели кучера?

— Нет, он был закутан в большой плащ, я ничего не увидела.

— А если бы вы сели в этот фиакр, вы узнали бы его?

— Может быть…

— А что вы видели в тот промежуток времени, когда вы вышли из фиакра, но вам еще не завязали глаза?

— Ничего — я была вне себя… Я видела большую освещенную залу с этими вельможами и дамами.