Андрей Степаненко - Еретик Страница 67

Родичи Пророка замерли. Все понимали, на что замахнулся племянник Хадиши.

— А ты не рано празднуешь победу, Хаким? — подал голос один из братьев Аиши. — Я вижу, что еврейская доля в общей добыче тебя гнетет, но Амр еще не занял Александрии, и наше положение неустойчиво…

— Так, я об этом и говорю! — с жаром кинулся объяснять Хаким, — еще немного, и Костас создаст на отнятые у своих евреев деньги армию, с которой ни Амру, ни кому другому не справиться!

— И ты предлагаешь нам проделать то же, что и Костас? — поинтересовался кто-то.

Хаким кивнул и потряс в воздухе заветным папирусным листком.

— Пророк сам указал нам на этот достойный выход. У меня есть свидетельства, что Мухаммад завещал нам вообще изгнать чужаков из Аравии!

Родичи Пророка зашептались. Владеть не только Проливом, но и всеми бухтами моря Мекканского — единолично, без тягостной необходимости учитывать права евреев, сирийцев, армян, греков и прочих соседей… это было заманчиво. Но брать на себя такой грех не хотелось никому.

— Откуда нам знать, что Мухаммад это говорил? — наконец-то выдохнул кто-то. — Почему мы услышали об этих словах только теперь?

— В том, что эти свидетельства появились именно сейчас, когда нам особенно необходимо единство, — с волнением произнес Хаким, — я вижу волю Единого.

— А я вижу перед собой клеветника, — подала голос все это время молчавшая по совету родичей Аиша.

Родичи Пророка замерли.

— Аллах свидетель, — поднялась Аиша, — мой муж никогда не поступался честью мужчины!

Мужчины загудели. Эта эфиопка все чаще их раздражала, а теперь фактически обвинила в готовности поступиться честью.

— Он не морил единоверцев голодом, как ты, Хаким! — с напором продолжила Аиша, — не предавал союзников, как уже готовы поступить здесь многие! И он никогда не призывал убивать «людей Книги»!

— Не слишком ли много ты говоришь, женщина?! — загудели вокруг.

— Ты забыла покорность!

Принцесса повернулась к родне.

— Аллах свидетель, я никогда и не была покорной — даже Мухаммаду, — покачала головой она, — но не было, и нет женщины, любящей Пророка больше, чем я. И я не позволю делать из наследия Мухаммада орудие вашей жадности!

Симон шел от селения к селению навстречу наступающим войскам Амра. Большей частью это были вчерашние варвары, только что принявшие ислам, но были здесь и сирийцы, и греки, и евреи — все, кто решил, что правда на стороне последователей Мухаммада. И, едва они входили в города, чиновники императора спешно бежали, начатая по приказу Костаса резня прекращалась, а горожане с изумлением понимали, что можно жить и по-другому.

И вот это терзало Симона более всего.

— Что тебя гнетет? — как-то спросила Елена.

Симон вздохнул.

— Я совершенно точно знаю, что Мир это Зло. На этом сходятся все, кто видит чуть дальше своего носа.

Елена не возражала. Ее личная жизнь была просто выброшена на помойку. Как тут возразишь?

— Однако Мир создан Творцом, и именно он — архитектор Зла, пронизывающего Ойкумену.

Елена понимающе кивнула; недаром она первые четырнадцать лет провела среди гностиков. Знала, о чем речь.

— То есть, именно Бог и есть главный Злотворец, — словно пытаясь убедить сам себя, завершил Симон.

— И что тебя смущает? — подняла брови Елена.

— Мухаммад, — честно признал Симон, — я никак не пойму, в чем здесь подвох. Там, куда приходят его люди, воцаряется справедливость. Неполная, часто варварская, но справедливость.

— Ну, и что? — развела руками Елена. — Просто Мухаммад — хороший человек…

— Не-ет!!! — заорал Симон. Нет! Нет! И нет! Мухаммад — пророк! А все пророки — Божье орудие!

Елена испуганно вжала голову в плечи, и Симон сбавил тон.

— Пойми, Елена… — скорбно вздохнул он, — Мухаммад не имеет права быть хорошим. Он должен быть орудием Творца. А Творец — есть Зло. Огромное Зло.

Елена подождала, скажет ли он что-нибудь еще, поняла, что не скажет, и все-таки спросила:

— А ты никогда не допускал, что ты можешь ошибаться? Что это все — ересь, а ты — еретик[83]…

Симон развел руками. Он проверял все свои выводы тысячекратно, и, конечно же, он допускал, что мог в чем-то заблуждаться. А, судя по тому, что он видел в каждом городе, его ересь о Мухаммаде и Творце крылась в чем-то главном, в чем-то фундаментальном.

Кифа завершил свой парадоксальный труд в тот самый день, когда получил приказ отбыть в Александрию — вместе с императором Костасом, точнее, на судне его свиты. И вот главный вывод, который он сумел сделать, пугал даже его самого: человека следовало сделать виновным. Неизбывно.

Причем, категорически не следовало делать человека виновным перед Господом непосредственно. Изрядно уставшие от ярости Небес, люди давно не считали, что должны Отцу так много. Подспудно все были уверены, что если в прошлом и был какой-то грех, то Отец многократно за него поквитался — болезнями, катастрофами и даже самой этой жизнью. Человека следовало сделать виновным перед Агнцем. Перед тем, кто не стал бы причинять страданий ни единому живому существу. Перед тем, кто весь — Добро и Сердечность, Прощение и Приятие; перед тем, кто и есть — Спасение. Именно вина перед Ним способна была разбудить совесть, а более жестокого кнута Кифа не знал.

Ну, а пока он прибыл в Александрию и тут же погрузился в агентурную работу и уже видел: все идет ровно так, как надо. Костас поступал абсолютно логично: имитировал борьбу с врагами Церкви и заговорщиками, а тем временем, под шум погромов и церковных скандалов собирал в своих руках главное — денежные средства. Ну, а первым делом он принялся вывозить зерно из Александрийских зернохранилищ.

Понятно, что горожане заволновались, а купцы и, в первую очередь, прибывший в Александрию Менас запротестовали, но здесь императору помог многоопытный Кифа.

— Следует увеличить богатства евреев и еретиков, — посоветовал он.

— Как? — не понял Костас. — Зачем?

— Вы имеете право конфисковать их собственность, — пояснил Кифа, — никто не подвергает это ваше право сомнению.

Костас пожал плечами. Это его право и впрямь никто из настоящих, правильных христиан не оспаривал.

— Сделайте так, чтобы большая часть зерновых запасов на имперских складах по документам принадлежала именно еретикам и евреям, конфискуйте и вывозите столько, сколько вам надо.

— Подделать бумаги? — покраснел Костас.

— Да, — кивнул Кифа, — юридические архивы Мусейона в твоих руках, император. Внесите туда правки, и никто ничего никогда не докажет.