Рафаэль Сабатини - Каролинец Страница 67

– Понимаю, – сказал Молтри, выслушав ее историю. – Хорошо. Я рад, что этим все кончилось. – Он угостился табаком из табакерки, пододвинутой Гарри. Набивая трубку, он продолжал зондировать, искусно скрывая подоплеку, что наполняло его одновременно самовосхищением и отвращением. – Удивительно, как неистребимы привычки целой жизни! Не успел старик как следует подняться на ноги, как снова обратил все помыслы и энергию на торговлю.

– Да, – согласилась она. – И это оказалось превосходным лекарством. Он выздоравливает с поразительной быстротой.

– Поговаривают, он даже начал лично вести дела. – Молтри раскурил трубку от тонкой свечки и небрежно спросил: – Ты не встречала его деловых партнеров?

– Видела нескольких, – отвечала она так же небрежно.

– К нему приходил продавать табак некий квакер. Парень из Вирджинии, как мне сказали. Ты с ним, случайно, не сталкивалась?

Что это – Миртль опустила глаза? И не померещилось ли ему, что она задержала дыхание? Пауза действительно затянулась или ему так только показалось из-за напряженного ожидания ответа? Генерал успел мысленно задать себе все эти вопросы, прежде чем услышал спокойный голос:

– Может быть. Как его имя?

– Имя? – Молтри порылся в памяти. – Э-э, Нилд, если не ошибаюсь.

– Нилд… – медленно повторила Миртль и так же медленно, как если бы не была твердо уверена, ответила: – Да… Думаю, я встречала человека с таким именем. – Боясь категорически отрицать то, что было очень вероятно, она неохотно призналась. Потом быстро спросила: – Почему вас это интересует?

Генерал добродушно засмеялся:

– Они там, в Вирджинии, выращивают добрый табак, а добрый табак в наши дни становится редкостью. Случись этому парню оказаться неподалеку с партией превосходного табаку на продажу, я бы с радостью приобрел. Но ты ведь его не особенно запомнила?

Она покачала головой, притворяясь, что вспоминает.

– Нет, – сказала она, – не особенно.

– Ты с ним не говорила?

– Может быть, и говорила. Кажется, однажды мы действительно перебросились парой слов. Но я не уверена.

– Ладно, не имеет значения. – И Молтри сменил тему.

Он не думал и не желал думать, что Миртль может сознательно врать. Добродушная беспечность была единственным его недостатком, о котором сожалел еще генерал Ли.

После обеда Миртль, сославшись на недомогание, ушла в свою комнату. Здесь она предалась невеселым мыслям, но не о том, что Нилд вызывает чьи-то подозрения, а о том, что солгала, ввела в заблуждение и Молтри, и Гарри. Несколько раз за те дни, когда Гарри был в городе, она порывалась обо всем ему рассказать, но каждый раз ее одолевали сомнения, и чем дальше она оттягивала признание, тем труднее было на него решиться. Поэтому и сегодня она не смогла признаться. Чем оправдала бы она свое промедление; да и сами оправдания – не есть ли они отчасти признак вины? Миртль не сумела преодолеть в себе страха перед новой вспышкой ревности Гарри к Мендвиллу, каких раньше случалось немало. Эта его ревность разгорелась бы сейчас сильней, чем прежде; а всему виной ее молчание. Теперь лучше уж держаться выбранной линии. В конце концов, от ее молчания никому не будет вреда, ведь Мендвилл дал слово не возвращаться в Чарлстон до окончания войны; а от признания ничего хорошего ждать не приходится.

Спустя несколько дней Молтри и Лэтимер вновь уехали из города, оставаясь в полнейшем неведении относительно разговора Миртль с Мендвиллом в доме сэра Эндрю.

В лагерь под Пьюрисбергом генерал со своим адъютантом приехалиnote 36 февраля под проливным дождем. Там они узнали подробности о победе над Бойдом. Генерал Линкольн, воодушевленный последним успехом, был полон замыслов, хотел провсти более широкую операцию против британцев. Он выделил две тысячи человек и послал их под началом генерала Эша вверх по реке к Огасте с приказом отрезать от основных сил большой английский отряд полковника Кемпбелла.

Кемпбеллу, однако, это пришлось не по вкусу. Обнаружив напротив своего лагеря крупный отряд противника и опасаясь, что он переправится ниже по течению и отрежет его от главного лагеря на Саванне, Кемпбелл быстро свернул палатки и пошел на юг по правому берегу реки.

Эш переправился и бросился за ним вдогонку. Это было 25-го, за день до возвращения Молтри в Пьюрисберг, а двумя днями позже Эш достиг Верескового ручья и расположился немного выше места его впадения в Саванну. Второго марта он отправил донесение, что занимает безопасную и выгодную позицию, и враг его явно боится.

К такому выводу генерал пришел, основываясь, должно быть, на том факте, что враг ему не показывался. Однако истина заключалась в ином. В то самое время, когда Эш отправлял гонца с хвастливым докладом, Превост предпринимал обходной маневр, чтобы напасть на него с тыла; и произошло это уже на другой день.

Едва только генерал Линкольн принял под Пьюрисбергом посланца с докладом Эша, как за ним по пятам примчался лейтенант Итон, которому пришлось переплыть реку на лошади и галопом скакать в лагерь с известием о и полном разгроме американцев. Редкая армия испытывала потрясение более ужасное, чем армия Эша на Вересковом ручье. Внезапное появление британских солдат вызвало среди ополченцев дикую панику; они не сделали почти ни единого выстрела, побросали оружие и кинулись спасаться бегством через топкую, залитую половодьем низину; и многие, кого пощадил огонь британских ружей, нашли свой конец в воде.

Легко себе представить, в какое уныние были повержены каролинцы, в одночасье лишившиеся трети боевого состава. К счастью, прибыло пополнение новобранцев, и к концу месяца армия достигла своей первоначальной численности.

В начале апреля Линкольн совещался в Оринджберге с губернатором Ратледжем, обсуждая с ним план кампании. Когда он вернулся, лагерь облетел слух о скором выступлении. Начались лихорадочные приготовления и спешное обучение свежего пополнения. Губернатор снова вызвал к себе Линкольна; на этот раз главнокомандующий взял с собой Молтри, а тот, в свою очередь, Лэтимера.

В Оринджберге они обнаружили внушительный лагерь, где под личным наблюдением Ратледжа проходили выучку около трех тысяч рекрутов. Линкольн объяснил Молтри, что губернатор задумал ловкий ход, который в случае успеха сулит победоносное завершение войны на всем Юге, а то и на Севере. Однако генерал не имел права вдаваться в подробности. Линкольн уважал Молтри, прислушивался к его мнению и поэтому не скрывал, что желал бы посвятить его в замысел Ратледжа: Молтри, используя свой опыт и проницательность, мог внести в него нечто существенное.

Молтри тоже стремился к этому, однако его ждало разочарование, тем более обидное, что с Ратледжем его связывала крепкая дружба. Бригадного генерала допускали на некоторые военные совещания, но не на самые важные, и назад, в свой лагерь, он отправился с таким же смутным представлением о затее губернатора, с каким незадолго до этого приехал.