Габриель Ферри - Обитатель лесов Страница 68

— Сколько бы ни взял Фабиан с собою этих богатств, все же их останется здесь столько, что много душ, которые не так крепки, как он, могут пропасть.

Хотя я не в состоянии увезти отсюда эти сокровища и скрыть их от людских глаз, однако я постараюсь скрыть следы их от тех, которых случай может сюда завлечь. Отныне путник будет проходить мимо этого золота, не замечая его присутствия. Таким образом, может быть, удастся предотвратить много преступлений, спасти много душ от гибели.

С этими словами Хозе разбросал ногой кучу золота, собранную Кучильо на его плаще, и сровнял поверхность почвы. Затем он перекинул плащ бандита через засеку; после того, вынув нож, нарезал несколько пучков травы, лиан и прутьев и прикрыл всем этим обнаженную футов на шесть россыпь.

Таким образом ничто более не обнаруживало под этим зеленым покровом местонахождения золота, последний блеск металла исчез, и в ту минуту, когда Хозе покончил свои дела, месяц, как будто сожалея, что не может уже более освещать чудес природы, спрятался за холмом.

Вернувшись на площадку, Хозе молча уселся на свое прежнее место за деревьями.

Между тем Розбуа и Фабиан продолжали прежнюю беседу.

— Ты избрал хорошую участь, сын мой! Богатство иссушает сердце, а жизнь в городах ослабляет тело человека и делает его изнеженным. Ты тоже из породы львов, Фабиан, для которых создана саванна. Укрощать диких лошадей, ловить рыбу в бурных водопадах, гоняться за дикими зверями по лесам, равнинам, где нет ни границ, ни хозяев, бороться со своим неприятелем всевозможными способами и потом вечером мечтать при свете костра под небом, усеянным звездами, прислушиваться к голосу ветра, к шелесту листьев на деревьях, к журчанию вод — вот удел, предназначенный нам Богом. Неужели, сын мой, этот удел не достоин потомка графов Медиана?

— Вы слышите, Хозе, — воскликнул юноша, — вы не имеете ничего иного предложить мне?!

— Нет, по чести сказать, не имею! — откликнулся Хозе.

— Будь уверен, Фабиан, — продолжал канадец, — что первая шкура выдры, которую ты продашь, доставит тебе больше радости, нежели целые горы золота, которое ты можешь здесь набрать. Я из тебя сделаю, так же как и из Хозе, отличного стрелка, и тогда мы трое будем самыми богатыми людьми на свете. Теперь тебе недостает только хорошей кентуккийской винтовки; ну, да найдется же какая-нибудь добрая душа, которая нам поверит и даст ее в кредит, — прибавил старик с усмешкой.

— Так отчего же нам не поспешить отсюда прочь тотчас же? — спросил Фабиан с улыбкой.

— Я захватил столько золота, что нам хватит на покупку винтовки, — произнес Хозе, показывая Фабиану кусок золота величиной в орех, — единственный кусок, который дозволил себе взять из кучи несметных богатств, после того как разметал их ногами, чтобы скрыть от человеческих глаз.

В ту минуту, когда друзья только что собрались спуститься с высоты, намереваясь вернуться к месту, где они оставили бедного Гайфероса, в тишине ночной они услышали галоп лошади, приближающейся со стороны равнины.

— Это, вероятно, какой-нибудь беглец из лагеря мексиканцев спасается от погони, — проговорил канадец, сам не веря своим словам.

— Дай Бог, чтобы не было чего-либо похуже! — заметил Хозе. — Меня удивляет одно, как ночь могла пройти так тихо, тогда как недалеко отсюда бродят индейцы и белые, которые гораздо корыстолюбивее индейцев, а эти проклятые сокровища находятся так близко от нас.

— Ба! — воскликнул тихо Фабиан. — Я вижу всадника, но после заката месяца здесь сделалось так темно, что я не могу различить, друг ли это или неприятель. Видно только, что это белый.

Между тем всадник скакал своей дорогой. Казалось, он совсем намеревался оставить пирамиду в стороне, как вдруг поворотил лошадь и подъехал к пирамиде.

— Эй, приятель! Кто вы такой? — крикнул Розбуа по-испански.

— Приятель, как вы сами выразились, — отвечал всадник, в котором охотники тотчас узнали по голосу Педро Диаца. — Слушайте, вы, — воскликнул Диац, — и если можете, то постарайтесь извлечь пользу из вестей, которые я вам сообщу.

— Надо к вам сойти? — спросил Розбуа.

— Не стоит, у вас, может быть, не хватит времени, чтобы вернуться назад в вашу теперешнюю крепость. Почти все мои товарищи перебиты, и индейцы овладели позицией. Я сам спасся с большим трудом.

— Мы слышали ружейную стрельбу, — произнес Хозе.

— Не перебивайте меня, — возразил Диац, — дело не терпит проволочки. Случай дал мне возможность открыть одного негодяя, которого вам не следовало отпускать живым. Это Барайя. Он ведет сюда двух разбойников и несколько апахов, число которых я за неимением времени не успел сосчитать. Я упредил их всего несколькими минутами. Они следуют за мной по пятам. Прощайте! Вы меня пощадили, когда я был вашим пленником, пусть же сведения, которые я вам сейчас передал, послужат вашему спасенью. Если вам удастся бежать отсюда, то постарайтесь пробраться на Красную речку, к тому пункту, где она образует разветвление, там вы найдете храбрецов, которые…

В это мгновение стрела, пущенная невидимой рукой, просвистела мимо головы Диаца и не дала ему докончить фразы.

Дело, как можно было по этому заключить, было и впрямь нешуточное.

Диац с силой пришпорил свою лошадь и громко закричал, чтобы дать своим друзьям последнее предостережение, а преследующих врагов сбить немного с толку: «Караульный, слушай!»

Еще эхо последнего восклицания не замолкло, как уже Диац под защитой темноты успел исчезнуть в необозримой равнине.

В то же время с разных сторон послышался вой волков.

— Это индейцы, — объяснил Розбуа, — они заметили, что волки терзали вон там труп павшей лошади, и теперь подражают их голосу, чтобы подавать друг другу сигналы. Но старых охотников, как мы, никогда этим разбойникам не удастся провести.

Глава XXIX

Чтобы оценить опасность, вновь угрожавшую охотникам, нам надо на минуту вернуться к тому месту, где мы оставили Барайю и Ороче, повисшего над бездной.

Барайя действительно без малейшего сострадания разрезал все ремни лассо, так что охотники могли видеть, как тело Ороче, подобное черному облаку, упало в бездну.

Испугавшись того, что он сделал, — скорее не злодеяния, совершенного им, а потери золотого самородка, — Барайя в смущении глядел на пропасть. Но уже было поздно — то, что однажды поглощено яростной пучиной, уже не вернуть назад. Он ревел и бесновался, но тщетно. Первый раз в жизни Барайя после смерти Ороче начал сожалеть о своем полнейшем одиночестве, ибо с ним исчезла также надежда на равную борьбу с обладателями чародейной долины.