Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт Страница 68

Хозяин в это время дня, как и следовало ожидать, находился в Сити, в своем банке, но граф Миранда чувствовал себя здесь как дома, так что никакой принужденности у Хорнблоуэра не возникло. Он с радостью пожал руку Рикардо Перейры и внимательно осмотрел выстроенных в его честь пятерых легионеров. Самому старшему из них было на вид не больше тридцати, а у самого младшего — малыша Орландо, как представил его сержант, — только-только начали пробиваться усы. Хорнблоуэр вспомнил, как Миранда хвастал успехами Орландо в стрельбе из мушкета и решил про себя, что напомнит ему об этом, когда его бравые парни будут показывать свое искусство.

Пока Рикардо готовил подчиненных к «параду», дон Франсиско пригласил Хорнблоуэра в дом перекусить и освежиться с дороги. Внутреннее убранство виллы показалось ему уже виденным где-то однажды. Он вертел головой и озирался по сторонам, пока, во внезапной вспышке озарения, не понял, что видел все это или очень похожее в монастыре, в апартаментах самого Миранды. Последовавший легкий обед подтвердил догадку. Вина, которыми дон Франсиско угощал капитана месяц назад, имели подозрительное сходство с напитками из дядюшкиного погреба. Теперь все встало на свои места. Миранда вовсе не таскал за собой по всей Европе ковры, коллекционные вина и коллекционное оружие, антикварную мебель и прочее, а просто позаимствовал часть этих предметов роскоши у ближайшего родственника. Нельзя сказать, чтобы Хорнблоуэр в душе осуждал за это графа, но окружавший его прежде некий ореол загадочности и исключительности в этот момент навеки померк в глазах капитана. Впрочем, это обстоятельство ничуть не помешало ему насладиться прекрасным букетом рейнвейна, изысканными закусками и горячими блюдами, а под конец — чашечкой крепчайшего кофе с ликером.

После обеда Миранда пригласил Хорнблоуэра в открытую беседку, откуда тот смог без помех наблюдать за разыгранным для него представлением. Сначала пятерка рядовых под командой сержанта Перейры продемонстрировала умение ходить строем, показательный штыковой бой и стрельбу залпами. Капитан отметил про себя, что в выучке и слаженности они не уступают регулярной английской пехоте. Затем пошли более интересные номера. Здесь каждый показывал свое индивидуальное искусство. Ловкий Энрике на полном скаку раз за разом набрасывал лассо с двадцати ярдов на шею мраморного Амура, украшавшего один из фонтанов, и тут же резко осаживал лошадь, заставляя ее замереть на месте.

— Так у нас ловят диких лошадей, мустангов, — прокомментировал этот трюк Миранда. — Энрике был лучшим гаучо [30] в Мексике, пока не встретился со мной.

Вслед за Энрике на лужайку вышли два Хуана — Хуан Большой и Хуан Маленький — и разыграли между собой сначала рукопашную схватку, а потом бой на длинных ножах, называемых в Испании «навахами». Оба обладали незаурядной техникой и владели множеством приемов. В борьбе победил Хуан Большой, коварным броском через бедро уложивший соперника на обе лопатки, прежде чем тот успел опомниться. Зато в фехтовании на ножах первым оказался верткий и стремительный Хуан Маленький. Он с такой быстротой проводил одну атаку за другой, да еще то и дело перебрасывая нож из правой руки в левую и обратно, что его противник едва успевал отражать град опаснейших выпадов. Дав зрителям возможность полюбоваться своей филигранной техникой, Хуан Маленький неожиданно нырнул под руку Хуана Большого, блокировал кисть с зажатой в ней навахой, одновременно произведя захват горла, и торжествующе приставил острие своего ножа к адамову яблоку соперника.

Хорнблоуэру приходилось видеть немало драк на ножах в своей жизни, но эти двое были настоящими виртуозами. Он не смог удержаться от аплодисментов, чем и доставил истинное удовольствие графу и обоим участникам.

— Этих парней я подобрал в Марселе, — шепотом поведал дон Франсиско. — По молодости лет они попали в одну из портовых банд, а я их выручил и увез с собой. Уже тогда они вдвоем легко справлялись с полудюжиной мерзавцев.

Хорнблоуэр подумал, что оба Хуана без труда найдут общий язык с атаманом Запатой и решил позже предупредить об этом графа. Было бы обидно потерять таких солдат, если разбойнику вдруг придет на ум уговорить их присоединиться к его шайке.

Последними на арену вышли самый старший и самый младший. Сержант Рикардо установил две мишени в виде облаченных в какое-то старье соломенных чучел, расположив их поближе к беседке, чтобы результаты стрельбы были сразу видны. Оба чучела были сделаны в человеческий рост, только вместо головы у каждого на жестком проволочном каркасе красовался кусок картона, на котором углем были грубо намечены глаза, рот и нос. Перейра отвел обоих стрелков на пятьдесят ярдов от мишени и начал отдавать команды.

— Левое плечо… Целься… Огонь!

Хорнблоуэр сначала не понял, какого черта означает команда «левое плечо», и только после выстрела с изумлением увидел, что обе пули попали точно в левое плечо каждого из соломенных болванов. А Рикардо продолжал командовать:

— Достать патрон… Скусить патрон… Патрон в ствол… Правый глаз… Целься… Огонь!

На этот раз пробитым оказался глаз только одной мишени, той, по которой стрелял малыш Орландо. Его напарник, которого звали Педро, то ли от волнения, то ли еще по какой-то причине, попал не в глаз, а в нос своему чучелу. Справедливости ради, следует сказать, что на этом этапе стрельбы Педро больше не промахивался, если только его неудачу можно было вообще считать промахом. Оба снайпера аккуратно поразили из положения стоя глаза, лоб, рот и сердце, отмеченное мазком красной краски на левой стороне груди каждого из чучел. Когда стрельба закончилась, сержант Перейра заменил картонные головы на новые и приказал Орландо и Педро отойти уже на семьдесят пять ярдов. Затем все повторилось снова, только теперь они стреляли лежа. Орландо не сделал ни одного промаха, как и в первый раз, а вот его напарник не попал в сердце, поразив вместо него «легкие» на правой стороне груди. Возможно, он просто перепутал право и лево, но в целом все равно стрелял отменно.

Стрельба «лежа» завершилась, Педро отошел в сторонку, а малыш Орландо, повинуясь жесту сержанта, направился на самый дальний рубеж: сто ярдов. Миранда сам вышел из беседки и укрепил во рту каждого чучела маленькую серебряную монету достоинством в один пенс. Орландо не торопился ложиться на дальнем рубеже. Он послюнил палец и поднял его над головой, как это делают моряки, чтобы определить направление ветра, вслед за тем несколько раз взмахнул руками, попрыгал на месте, сделал пять или шесть глубоких вдохов и выдохов и только после этого распростерся на земле. Целился он долго и тщательно, дважды опуская мушкет и опять поднимая вверх палец. И вот, наконец, раздался выстрел… «Дзин-н-н-нь» — послышался звук, и что-то блестящее мелькнуло в воздухе. Миранда не поленился сам разыскать монетку и с гордостью продемонстрировал ее Хорнблоуэру.

— Точно в середину! — воскликнул он, указывая на вмятину от пули, угодившей в самый центр крохотного серебряного диска. — Молодец! — крикнул он Орландо и махнул рукой, разрешая произвести второй выстрел.

Второй выстрел стал повторением первого, только вмятина в монетке оказалась чуть ближе к краю. Если бы Хорнблоуэр не видел этого своими глазами, он ни за что бы не поверил, что в стрельбе из обычного армейского мушкета можно добиться такого результата.

— Невероятно! — выразил он неподдельное восхищение точностью малыша Орландо. — Как ему это удается, дон Франсиско?

— Правильное дыхание, поправка на ветер, зоркий глаз, но самое главное — природный талант, — самодовольно улыбаясь, ответил Миранда. — А вы не хотите попробовать, дон Горацио?

Хорнблоуэр вспомнил свои «успехи» в школе шевалье де Мерекура и счел за благо отказаться. Даже если бы он потратил проведенное там время на одну лишь стрельбу по мишени, все равно ему не удалось бы ни за что на свете повторить «подвиг» юного испанца. Лучше уж не позориться, хотя в глубине души Хорнблоуэр вовсе не считал себя никудышным стрелком. Но ведь не каждый же берется за кисть, будучи в восторге от картины великого мастера!