Том Шервуд - Серые братья Страница 69

– Епископ… Его святейшество…

– Вы подвели его.

Иероним, подавив непрошенную улыбку, величественно произнёс:

– Список составим в процессе допроса. Давайте первого.

Вошёл первый вызванный, – растерянный, усталый, кланяющийся на три стороны.

– Имя, род занятий, светское состояние, – внятно и чётко произнёс стоящий за кафедрой.

Человек, с трудом оторвав взгляд от страшного железного ящика, ответил. Руководитель допроса кивнул крайнему писцу, и тот, склонившись, стал бегло писать.

– Перечислите своих соседей, – сказал вдруг жезлоносец. – А потом – всех друзей.

По его знаку стал писать следующий секретарь.

– Теперь, – сказал ведущий допрос, – назовите самого бедного из друзей, затем идущего за ним и так далее. Вы ведь знаете, что одно из главных достоинств верующего – это бедность?

И стал писать третий.

– Теперь уверьте нас в том, что ни вы, ни кто-либо из ваших знакомых при вас никогда не высказывал еретических взглядов или рассуждений. Произнесите уверение вслух, его запишут, подойдите и поставьте свою подпись.

Четвёртый секретарь быстро набросал несколько строк, и допрашиваемый, дёргаясь, словно кукла на нитках, подошёл и, неуклюже взяв в одеревеневшие пальцы перо, расписался.

– Всё. Идите домой, – сказал строгий юноша с кафедры. – Но будьте готовы явиться сюда по первому требованию. – И добавил, обращаясь к появившемуся на звон колокольца служителю: – проведите так, чтобы допрошенный ни с кем не обменялся ни словом.

Так, без каких-либо изменений, были допрошены все, и так прошла ночь.

Уже рассвело, когда глава трибунала и его жезлоносец остались одни.

– Но зачем ты, – спросил, сонно морщась, Вадар, – заставил рассказывать сначала про самых бедных?

– Затем, чтобы, посмотрев в конец списка, узнать о самых богатых.

Первый допрос

Сальвадоре Вадар после утомительной ночи отправился отдохнуть. Он спал до полудня. В полдень встал, наскоро умывшись, поднялся в кабинет. И замер в дверях, поражённый. Его новоявленный секретный союзник, оказалось, не позволил себе отдохнуть ни минуты. Он всё это время оставался в кабинете – и усердно работал. Вадар изумлённым взглядом окинул плоды его странной работы: к облицованной благородным орехом стене, – противоположной той, в которой сияли солнечным светом высокие окна, – были пришпилены длинные бумажные ленты. Огромный кусок стены был залеплен полотном из белеющих чешуек со слегка встопорщенными краями. И всё это белое поле покрывали чёрные ровные строки.

Глава трибунала подошёл, всмотрелся. Строки были нанесены не пером, а кисточкой с тушью. Буквы получились толстыми, крупными, так, что можно было читать даже издали.

– Что это?! – спросил, не скрывая недоумения, Вадар.

– Вот здесь, – молодой инквизитор протянул руку, – список самых богатых людей города. Под именами – примерное состояние и род занятий. А вот там – список иудеев, принявших католичество. Они живут скрытно, и определить, сколько у кого имеется денег – трудно. Но мы определим.

– Каким образом?

– Возьмём ночью человека четыре. После знакомства с Железной Мэри или с колесом хотя бы один начнёт говорить. Он расскажет всё о своих знакомых, а потом знакомые, взятые по списку, станут наперебой рассказывать друг о друге. Камер в подвале хватит?

– Кажется, свободных камер почти десяток.

– Мало. Нужно затребовать в магистрате каменщика, двадцать возов кирпича и срочно сделать кладку в подвале. Камеры нужны крохотные, чтобы человек мог только стоять.

– Железо нужно и дерево, – подсказал Вадар, – для дверей и замков.

– Не нужно, – бесстрастно ответил Иероним. – Камеры нужно ставить вплотную друг к дружке, как пчелиные соты. Высокие. Арестованных будем опускать и поднимать на верёвке. Пусть стражники работают в полную силу. Довольно им спать.

– Подожди-ка, сын мой, – переменил вдруг тему Вадар, – это что же, выходит, ты совсем не спал? Ранним утром ты вышел в город, полный день отшагал по раскалённым улицам, ночь провёл в допросах, – и снова работаешь! А работу проделал нешуточную! И на удивление бодр. Как так?

Иероним сдвинул брови, посмотрел куда-то вниз-вбок. Ответил не без удивления:

– Я не знаю. Действительно, чувствую себя бодрым и свежим. Азарт клокочет в груди. Словно мне помогает какая-то невидимая и странная сила.

– И давно у тебя так?

– Нет. Как только приехал в Массар. Мне кажется, это следствие того, что я перенёс что-то вроде лихорадки здесь, в первые несколько дней. Не хотел спать, не хотел есть.

– Интересно, – сказал Сальвадоре, – у лихорадки обычно иные последствия: равнодушие, слабость…

– Возможно. Не хочу сейчас думать об этом. Вот кто занимает мои мысли, смотрите.

И юный Люпус, порывисто шагнув, указал на одно из написанных на стене имён.

– Винченцо Кольери, – прочёл инквизитор. – Кто это?

– Мельник, – ответил Иероним. – Местный мельник.

– Мельников много в Массаре, – завуалированно попросил объяснения глава трибунала.

– Да. Много. Как и мельниц. Но все мельницы здесь – ветряные. Кроме одной. Которая поставлена на узкой реке и работает от водяного колеса. Ветра нет уже много дней, и ветряные мельницы замерли. А к водяной выстроилась огромная очередь. Винченцо недавно купил её, за изрядные деньги. Значит, богат. И теперь, пользуясь монополией на помол, он установил высокие цены. Каждый вечер он прячет в тайник кошель с золотом. Этим золотом и этой мельницей должна владеть инквизиция. И будет владеть! Для начала.

– Да, но каким образом это обставить в приличествующем для магистратских властей виде? И для епископа, и для горожан?

– Спустимся вниз, в подвал. Сами увидите. Мельника уже должны привезти.

И два инквизитора, – один надменный и грозный, второй превратившийся, едва выйдя из кабинета, в робкого и склонённого, – прошествовали в подвал.

Они прошли дверь с караульным, ещё одну – которую Вадар отпер своим ключом. Миновали длинный изломанный коридор. Вошли в мрачное, едва освещаемое светом углей в раскалённой жаровне помещение. Тотчас кто-то, словно гигантский нетопырь, метнулся, бросил в жаровню дров, плеснул масла. Взвился яркий огонь. Защёлкали под низким потолком звуки торопливых шагов; запылали в углах четыре факела, появилась откуда-то длинная бархатная подушка и накрыла собою скамью, на которую предстояло сесть главе трибунала.

Вадар, махнув рукой, приказал пренебречь церемониями и начинать, – и сел. В свете жаровни и факелов обозначилось мрачное четырёхугольное чрево подвала. Два стола и две длинных скамьи – у одной стены (и тут же – принесённая после ночного допроса высокая кафедра); у противоположной – колесо для ломанья костей, доска с верёвкой и блоками, стеллаж с крюками, клещами и прочими инструментами, и открывшая свою страшную пасть железная «Мэри». Свет факелов и жаровни своими багрово-янтарными бликами вывел на чёрной палитре и десяток людей: вновь прибывшие, из которых один сел на бархатную подушку, а второй прошёл и встал за уже знакомую ему кафедру; врач, обязанный следить, чтобы к допрашиваемому преждевременно не пришла смерть, квалификатор[24], молодой инквизитор-посыльный и трое секретарей. Вся эта компания безмолвно, неторопливо устроилась за двумя столами, и их взглядам открылись ещё два действующие лица: сидящий у противоположной стены, у «инструментов», бледный, с дрожащими пальцами на сведённых коленях, мельник, и восседающий напротив него на огромной плахе, положивший руки, как на подлокотники кресла, на два воткнутые в плаху топора – обнажённый по пояс, в колпаке с прорезями для глаз, массивный и мускулистый палач.