Том Шервуд - Люди солнца Страница 69

Я повернулся к нему и сказал:

– Главным над вами остаётся ваш предводитель, мой слуга Джек. Сам он останется здесь, в Плимуте, и навсегда станет владельцем и «тенью» дома Сиденгама. – Посмотрел на Джека. Он привстал за столом и, прижав руку к груди, поклонился. – А вы, все шестеро, отправитесь в этот самый монастырь, «Девять звёзд». Там сейчас находится и охраняет его ваш могущественный бывший враг, принц Сова. Стэнток рассказал мне, что после смерти мастера Альбы, унёсшего с собой всех бывших хозяев, в монастыре сохранилась огромная сокровищница, превосходящая, по предположению, даже казну короля нашего Георга. Так что у вас до конца жизни будет тройственная работа: Охранять эту сокровищницу. Помогать будущему настоятелю во всех вопросах содействия Серым братьям. Молиться о возможности искупления своих чёрных дел.

Я посмотрел на Бэнсона и спросил:

– Достаточно ли уместно распорядился? Может, что-то вызовет возражение?

Бэнсон повёл сбоку на бок сундуком подбородка и ответил:

– Томас. Однажды в пещере Локка я сказал тебе, что отныне ты мой капитан. Так что любые твои решения – для меня безусловный приказ. Когда ты принял решение – как можно тебе возражать? А об уместности – искренне считаю, что сам ни за что бы не придумал лучшего плана.

Я благодарно кивнул. А человек, спросивший меня, заговорил снова:

– Я хочу признаться вам, уважаемый барон, в присутствии всех, с кем делил многие годы опасное ремесло. Не так давно я, по приказу Вайера, приложил руку к смерти одного молодого дворянина. Потом, опять же по приказу, я следил за его похоронами. И лицо молодой вдовы поразило меня. Я увидел, какое горе принёс женщине доброй, чистой и беззащитной. И вот перед всеми решусь открыть свою тайну. Все эти три года она носит траур, не помышляя о новом замужестве. А меня эти три года мучает совесть и непостижимая, жгучая любовь. Теперь, увидев вашу, барон, манеру жить, я решился просить у вас повеления сейчас же отправиться к этой женщине, встать перед ней на колени и всё откровеннейшим образом рассказать. И молить её разделить со мной мою судьбу, как вот Анна разделяет судьбу с Робином.

Я глубоко, прерывисто вздохнул. Спросил:

– Как твоё имя?

– Рич. Ричард.

– Ответ очевиден. Иди к ней.

И, шагнув, добавил:

– Обниму тебя, на удачу.

И обнял.

Ричард быстро ушёл.

– Вода кипит, – негромко сообщил Готлиб.

Симония, как вскинутая щелчком веточки птичка, метнула быстрый взгляд, подбежала к котлу и принялась что-то быстро в него отправлять. Анна, подняв лицо к Робину, что-то спросила. Он кивнул, взял ковш воды, помог ей вымыть руки. И уже обе женщины, негромко переговариваясь, взялись хлопотать о застолье.

Сундук с золотой посудой не открывали, а выставили на стол из корзины Ярослава новенькие глазурованные миски. Разложили приборы, нарезали закуски и хлеб. Дорогое испанское вино выставили всё, сколько было. Жареного на букане мяса каждому досталось не очень помногу, и Готлиб, нарезав и разложив его, стал жечь новые угли и готовить новые стэйки. И вот был снят с огня и поставлен возле стола на треноге котёл. Симония с Анной принялись разливать в миски суп с клёцками, и мы, успевшие заметно проголодаться, оживлённо переглянулись.

Пришла минута тишины, ожидания. Я встал и, подняв кружку с вином, сказал коротко:

– Хвала всемилостивой Воле Божьей. Бэн, с возвращением!

Все встали, со звоном сдвинули кружки.

Вино вызвало не один одобрительный возглас. И тут же неподдельное восхищение вызвал вкуснейший, с солёными клёцками суп.

Мирно жил в своих обыденных шевелениях город. Изредка проходили по улице «Золотой Лев» и деловитые, и праздные люди. И, если бы кто-то, привлечённый волшебным ароматом обеда, вскарабкался на забор и заглянул во двор, то весьма и весьма удивился бы, увидев, как в обманчивом на улице беззвучии, во дворе неприметного дома, отгороженная от прохожих высоким и крепким забором и объёмистыми коробами карет, сидит за длинным столом неожиданная масса людей.

И вот ещё прибавилось этих людей! Прошелестела колёсами и остановилась у ворот карета. Места во дворе больше не было, и карету так и оставили у ворот. Вошли Стэнток, его жена и дети – мальчик и девочка, почти в точности как у Себастьяна, лет семи и пяти.

Их представили. Мы взялись было потесниться за столом, но не пришлось. Отдавшие должное супу с клёцками пятеро бойцов Джека взяли по большому куску хлеба с не менее большими кусками окорока, покинули застолье и разошлись осмотреть территорию Сиденгама. На их места сели приехавшие, и Симония и Анна принялись их кормить.

Вернувшиеся с обхода бойцы занялись лошадьми. Выпрягли и, осторожно проведя сквозь двор, увели в огород и там, отпустив ходить по пустынным грядкам, стали поить. Накормив новоприбавленных лошадей, вернулись. Один спросил Джека:

– Может быть, есть смысл бросить по улицам паутину?

– Разумеется, – кивнул им Джек. – Бросьте.

И пятеро, привычными скупыми движениями проверив под одеждой оружие, ушли со двора.

– А что такое «бросить паутину»? – негромко спросил у меня Джек.

– Как и у тебя, – пожал я плечами, – только догадка: «отслеживать имеющие интерес происшествия».

– Пора мне, – сказал, поднимаясь из-за стола, Бэнсон.

– Куда? – тревожно спросил я.

– В порт, – ответил он, наклонив голову. – Для дела, ради которого мы со Стэнтоком и приехали в Плимут. Посетить известное мне место на предмет встречи кого-либо из Серых братьев.

– Джек, – быстро произнёс я. – Задрапируй его до непохожести на того, кого сегодня должны были повесить. Наклей усы, дай шляпу, повяжи платком щёки. Готлиб! Выведи из сарая и запряги в карету Стэнтока отдохнувших лошадей. – И, обращаясь с улыбкой к Бэнсону, добавил: – Осторожнее там ходи. Чтобы тебя не узнал добрый народ доброго города!

Золотая река

Спустя полчаса Бэнсон вышел из дома. Точнее, вывалилось из дверного проёма нелепое грузное существо. В каких-то лохмотьях, согнувшееся над суковатой клюкой. Какая-то болезнь обсыпала кожу, и красная рожа отталкивающе выпирала из грязных повязок. Поддёрнув мокрую, а оттого поникшую до плеч шляпу, существо уковыляло со двора и взгромоздилось в карету. Готлиб, устроив за поясом два заряженных пистолета, взялся было кучерствовать, но я отрицательным покачиванием головы ссадил его.

– Джек повезёт, – объявил я ему.

И, подозвав во дворе Джека, переправил за его пояс пистолеты, а огорчённому Готлибу сообщил:

– Когда-то, под гнётом безвыходности, ты мог выстрелить в живого человека. Когда в твоей жизни не было Симонии. Сейчас она есть. И я постараюсь не допустить, чтобы отец её будущих детей был убийцей. Любовь пришла, война ушла. Думай о мирном!