Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1 Страница 7

Императрица даже шутила со своим ненавистным кузеном, и улыбка, которая играла на ее губах, казалась неким обещанием для внимательных взоров придворных. Она носилась, сопровождаемая танцующими парами, через залы, танцевала при упоительных звуках бальной музыки, и украшенные бриллиантами гости следовали за ней в ослеплении.

Лакеи подавали пенящееся шампанское. Княгиня Меттерних мило смеялась, а герцогиня Контитак любезно шутила с принцем Рейсом, как будто ни туч, ни бурь, ни печалей, ни страданий не существовало в мире!

Евгения заметила, что император отправился в свой кабинет очень рано. Она хотела присутствовать на тайном совете, который должен был состояться в эту же ночь, поэтому она предоставила двору веселиться, а сама через роскошный коридор, соединявший ее покои с покоями императора, немедленно отправилась в кабинет.

По ее взгляду можно было угадать, что она ожидала что-то важное; черты лица из благодушных внезапно превратились в повелительные. Отдав приказание придворным дамам дожидаться ее в будуаре, она вошла в коридор, великолепно освещавшийся днем и ночью, украшенный тропическими растениями, ведший в салон du Premier Consul.

Между тем как императрица отправилась только ей доступной дорогой на тайный ночной совет, который должен был иметь роковое значение для всей Европы, Наполеон в сопровождении Оливье и генерал-адъютанта Рейля вошел в четырехугольный небольшой кабинет, где уже ожидал их секретарь Пиетри.

За ними вскоре последовали двоюродный брат императора и герцог Грамон, который воспользовался коротким промежутком времени для того, чтобы дать поручения своему банкиру насчет биржевых дел. Не раздумывая долго, Грамон воспользовался этими обстоятельствами, так как он слишком много задолжал и спекуляция обещала ему значительные выгоды. Рассказывают то же самое и о принце Наполеоне.

Когда члены тайного совета уже собрались около Наполеона, в кабинет вошла императрица. Оливье подал полученные депеши, и глаза всех устремились на повелителя Франции, который в это время, встретив императрицу, довел ее до уютного кресла, где она расположилась, чтобы принять участие в рассмотрении важных государственных дел.

— Приготовления будут завтра начаты, ваше величество, — позволил себе заметить Грамон. — Военный министр Лебев с нетерпением ожидает тайных приказов.

— Мы не можем так скоро приступить к этому, — сказал Наполеон, в то время как на его желтоватом лице образовались глубокие морщины. — Нужно еще узнать, отнесутся ли депутаты к делу так горячо, как вы, господа министры.

— По моим соображениям, ваше величество, — отвечал услужливый Оливье, — возглас «война с Пруссией» найдет всеобщее признание.

— Если принц Леопольд Гогенцолернский откажется от испанского престола, все дело может принять другой оборот, — сказал император, подходя к стоявшему в центре кабинета круглому столу и рассматривая карту Рейна.

— Этого никогда не может быть: одного предположения достаточно, чтобы раздразнить Францию, — сказала Евгения, сжимая в руках депеши и с шумом поднимаясь со своего места. Глаза императрицы вопросительно устремились на Грамона и Оливье: тот и другой слегка поклонились.

— Прошу извинения, сударыня, — обратился принц Наполеон, — обеспечены ли мы союзниками? Мне кажется, что по ту сторону Рейна не хуже нас приготовились на случай войны, и…

— И? — вопросительно повторил император.

— И невозможно поручиться, чьи силы имеют преимущество, — заключил принц, пожимая плечами.

— Вы издавна отличаетесь нелюбовью к деятельности, — сказала с язвительной усмешкой Евгения.

— Мы будем ожидать требуемых разъяснений от посланника, но ни в коем случае не должны забывать, что затронуто самолюбие нации. Впрочем, как ни прискорбна была для меня война, — сказал император, — отступить от нее можно только в таком случае, если гарантии очевидны для Франции.

— Я думаю, ваше величество, нам нужно предпочесть мир, — объявил принц Наполеон, который по привычке беспокойно расхаживал по кабинету.

Чело Евгении омрачилось при последних словах, ее прежде веселый и благосклонный взгляд теперь преисполнился негодованием на кузена.

— От имени Франции я требую объявления войны, — став посреди кабинета, сказала она повелительным тоном, — если король прусский раз и навсегда торжественно не поручится, что подобные столкновения больше не повторятся.

— Это было бы равносильно объявлению войны?

— На этот раз Франция обязана возвысить свой диктаторский голос! — воскликнула императрица, бледная, не скрывая своего высокомерия. — Я думаю, ваше величество, что герцог Грамон получил уже необходимые инструкции относительно своих действий.

Принц Наполеон продолжал ходить по кабинету.

— Конечно, мы привыкли всегда видеть в вас глубокое знание нашего народа, — сказал император, — поэтому мы не будем медлить. Я сам после объявления войны приму командование над армией, а вас оставлю правительницей. Итак, господа! Мы будем действовать по составленной сейчас программе!

— Взойдет новое солнце для Франции! — закончила императрица заседание тайного совета, многозначительно оглядев присутствовавших своими прекрасными глазами.

Все раскланялись, оставляя кабинет, с тем чтобы в эту же ночь начать приготовления. Принц Наполеон также поклонился, императрица ответила ему гордым и холодным поклоном; надменно стояла она возле своего супруга, которого склонила в свою пользу и которым руководила. Таким образом, рука Евгении решила в эту ночь судьбу Европы и вызвала несчастье, отразившееся на ней и на всех окружающих ее.

После того как мы видели героиню нашего романа на высоте могущества, редко достигаемого людьми, мы бросим взгляд на бурный путь, приведший Евгению де Монтихо на трон Франции.

II. ГРАФИНЯ И ЕЕ ДОЧЕРИ

Наступил 1843 год. Прадо, это восхитительное место для прогулок знатного мира в Мадриде, которое своими роскошными группами деревьев, отдаленными дачами и бесчисленными аллеями напоминало Булонский лес в Париже, был наполнен наездниками и дорогими экипажами.

В эти часы забывалось тяжелое, печальное бремя, несколько лет уже тяготевшее над Испанией. Война за престолонаследие опустошала некоторые провинции все больше и больше, и нельзя было надеяться на скорый конец. Но в Прадо невозможно было заметить ни нужды, ни печали — куда глаза ни устремлялись, везде встречали блеск и роскошь!

Между многочисленными экипажами с гордыми и быстрыми лошадьми, ехавшими по широкой дороге, особенно один выделялся своим великолепием и прекрасным сложением четырех андалузских рысаков, которые грациозно бежали перед роскошным экипажем. По сбруе, оправленной в серебро, по богато вышитой ливрее, можно было заключить о большом богатстве тех, кто сидел на белых шелковых мягких подушках и наслаждался свежеющим воздухом начинающегося вечера. По большим гербам можно было узнать экипаж чрезвычайно богатого лорда Кларендона, который временно жил в Мадриде — его самого, однако, не было в карете, там сидели три дамы, которые своей красотой делали экипаж еще более достойным восхищения.