Ле Галле - Капитан Сатана или приключения Сирано де Бержерака Страница 7

— Говорите откровенно, я не боюсь своей судьбы! — произнесла молодая девушка.

— Любовь в тумане, неожиданность и разочарование; опасная борьба, потом после борьбы счастье или смерть! — сказала гадалка.

— Благодарю вас!

— Таинственна, как древний оракул! — насмешливо заметил Сирано. — Ну а теперь погадайте-ка мне, прекрасная сивилла! — обратился он к Зилле.

— С удовольствием! Короткая, бурная жизнь, преследования, сражения!

— Все, что я люблю! Ты славно гадаешь, дитя мое. Но конец, каков конец будет?

— Я не могу определить вашей смерти!

— Вероятно, от удара шпаги; кстати, я давно заслужил уже его.

— Нет! — решительно заявила молодая девушка, пристально всматриваясь в руку Сирано.

— Будь по-твоему! Теперь ваша очередь, Роланд!

— Не стоит: ведь я не верю в предсказания! — проговорил тот.

— Я тоже не верю, но надо же, черт возьми, дать им заработать!

— Вы правы! — согласился Роланд, протягивая свою руку.

— Ваша рука, граф, это чрезвычайно таинственная книга, ее трудно читать, и вы были правы, не желая моего предсказания! — произнесла вдруг гадалка, едва взглянув на протянутую ей руку.

— Неужели?

— Все так таинственно, так темно в этих линиях… Позвольте мне немного подумать.

— Разве есть что-нибудь опасное?

— Возможно!

Опустив голову и устремив глаза на руку графа, Зилла погрузилась в рассматривание ее линий.

В то время как все присутствующие увлекшись этой сценой, на террасу вошел скромно одетый молодой человек с лукавой физиономией и незаметно присоединился к маленькому обществу. Это был Сюльпис Кастельян, секретарь Сирано. Прождав напрасно своего господина в бургонском замке, он пришел за ним в замок де Фавентин.

— Молчи и жди, ты мне нужен! — шепнул ему Бержерак.

Между тем граф Роланд стал уже раздражаться долгим молчанием гадалки.

— Ну, говорите же, наконец! Ведь вы заставляете себя ждать! — сердито произнес он.

— Нет, я не могу вам сказать этого! — проговорила Зилла, отстраняя руку графа.

— Тайна? Это очень удобно! — насмешливо заметил граф.

— Мое молчание удобно, но… для вас! — сказала с ударением гадалка, устремляя свои проницательные глаза на насмешливо улыбавшееся лицо графа.

— Ну, довольно этого шарлатанства, лучше спойте нам какой-нибудь любовный романс! — прервал граф, пожимая плечами.

— Это уж дело Мануэля! — заметил старший музыкант.

— Ну-ка, соберись с силами и скажи какую-нибудь импровизацию прекрасной барышне! — обратился он к молодому человеку.

Слова товарища страшно смутили поэта. Подняв свои почти совсем помутившиеся глаза на Жильберту, он сейчас же низко опустил голову, как бы под тяжестью какой-то подавляющей мысли. Потом вдруг лицо его изменилось, глаза зажглись энергией, и, гордо подняв голову, он подошел к молодой девушке.

— Его взгляд страшно волнует меня! — прошептала Жильберта на ухо хорошенькой служанке.

— У него такой самоуверенный, гордый вид! — ответила шепотом Пакетта.

Сирано снова задумался, глядя на поэта, привлекавшего всеобщее внимание.

Тем временем, сыграв сначала тихую прелюдию, тот робко запел. Голос его вначале дрожал, но, постепенно овладевая своим волнением и увлекаясь, певец продолжал уже уверенным голосом:

Ужели оттого, что злой судьбой гонимый,Воспитанник цыган, рожденный близ ручьяИ ласк лишенный женщины любимой,У ног ее напрасно стражду я,Что мне улыбкою блаженнойОна не озарит очей.Я должен погасить в груди огонь священныйИ не встречаться больше с ней?!Она пройдет с спокойным выраженьем,Не взглянет даже на меня.И тени легкого смущеньяНе разбужу в душе я у нее.О, в ней мой рай, мое блаженство!..

— О Боже, это он! — прошептала Жильберта.

Между тем певец продолжал:

И я бы умер лишь за то,Чтоб только это совершенствоКоснуться губками моглоТой розы, где мое лобзаньеНа лепестках бы замерло,Смешавшись с розы той благоуханьем…

И случайно или умышленно имровизатор очутился у огромной каменной вазы, покрытой тонкими колючими ветками цветущей розы. Кончая тихим, мелодичным аккордом свою песню, он вдруг протянул руку к вазе и, сорвав цветок, преклонил колена пред молодой девушкой. Украдкой прижав розу к губам, он почтительно поднес ее Жильберте.

— Нахал! — крикнул Роланд, бросаясь к нему с дрожащими от гнева губами; затем, вырвав цветок из рук поэта, граф грубо растоптал его ногой.

Мануэль рванулся было к графу, но, встретя его насмешливый, полный презрения взгляд, невольно опустил голову и с краской стыда и бессилия на лице молча отступил назад.

— Что вы делаете, какая муха укусила вас, неужели вы не понимаете, что он вошел в свою роль и увлекся на мгновенье? — спокойно проговорил Бержерак. — Он декламирует, предлагает цветок, — это так просто и невинно, что я не понимаю, за что тут обижаться?

— Но разве вы не видели выражения его глаз, разве не слышали его бесстыдных намеков?

— Эх, какое вы еще дитя, неужели вы ревнуете ее к этому авантюристу?

— Ах, оставьте меня! — с досадой проговорил граф.

— Убирайся прочь, негодяй, если не хочешь, чтобы я палкой выгнал тебя! — обратился он к поэту, указывая на дверь сада.

На этот раз музыкант не смог сдержать себя и холодно проговорил:

— Извините, сударь, но я должен напомнить вам, что если вы ударите меня палкой, то этим дадите мне право пустить в ход мою саблю!

— Прочь, бродяга! — крикнул граф, порываясь к Мануэлю.

— Граф! — воскликнула Жильберта, бросаясь между двумя противниками.

— Не бойтесь, если я ревную вас ко всему окружающему, зато умею вознаграждать за малейшее удовольствие, доставляемое вам. На, бери, бездельник! — сказал граф, бросая свой кошелек Мануэлю.

— Благодарствуйте, я уже вознагражден! — ответил молодой человек, отстраняя кошелек ногой.

Но брат Мануэля быстро наклонился и, подхватив кошелек, проговорил, учтиво кланяясь:

— Я не тружусь ради развлечения и с благодарностью беру все то, что мне дают!

Между тем Мануэль медленно удалился с террасы с гордым видом человека, добровольно покидающего поле сражения; за ним последовали его оба спутника.

В то время как Роланд с мрачным видом провожал глазами удалявшихся музыкантов, Жильберта грустно прошептала: