Александр Дюма - Жорж Страница 7

На небольшом расстоянии от этой группы, явно выставлявшей напоказ свое превосходство, можно было различить другую, бесспорно, менее блестящую, но, несомненно, более примечательную. Она состояла из мужчины лет сорока пяти — сорока восьми и двоих его детей, мальчиков четырнадцати и двенадцати лет. Человек этот был высокий, крепкий, поджарый, слегка сутулый. Его нельзя было назвать пожилым, но бросались в глаза униженность и смиренность, с какими он держался. В самом деле: по темному цвету лица, по вьющимся волосам можно было с первого взгляда узнать в нем мулата; он был одним из тех, кто благодаря своей предприимчивости нажил в колониях большое состояние и кому все же не могли простить цвет кожи. Одет он был богато, но просто, в руке держал карабин, украшенный золотой насечкой, и был вооружен штыком; на боку у него висела кирасирская сабля. Помимо патронов, наполнявших патронташ, карманы его также были набиты патронами.

Старший из двух детей, сопровождавших этого человека, был, как мы уже сказали, высокий четырнадцатилетний подросток. Привычка охотиться в еще большей степени, чем африканское происхождение, придала темный цвет его коже.

Находясь постоянно в движении, он вырос сильным юношей, потому отец и разрешил ему принять участие в предстоящем сражении. Он также был вооружен двустволкой, той самой, которой привык пользоваться во время прогулок по острову, и, несмотря на юные годы, уже снискал репутацию умелого стрелка, служившую предметом зависти самых известных охотников острова. Однако, хоть он и казался старше своего возраста, сейчас он вел себя, как мальчик. Положив ружье на землю, он возился с огромной собакой мальгашской породы, которая, казалось, явилась сюда на тот случай, если англичане привезут с собой несколько своих бульдогов.

Брат юного охотника, младший сын высокого и смиренного с виду человека, тот, кто дополнял изображаемую нами группу, был подростком лет двенадцати, хрупким и хилым; ему не достались ни высокий рост отца, ни внушительная осанка брата, который, казалось, захватил всю силу, предназначавшуюся им обоим. Поэтому, в противоположность Жаку, так звали старшего брата, маленький Жорж выглядел года на два моложе, чем ему было на самом деле. Будучи небольшого роста, с грустным бледным лицом, обрамленным длинными черными волосами, он не выглядел сильным; однако в его тревожном и проницательном взгляде сквозил такой пылкий ум, а в нахмуренных бровях была такая решимость и твердая воля, что можно было лишь удивляться, как в одном существе сочеталось столько слабости и столько силы.

У мальчика не было оружия; он стоял подле отца, крепко сжимая маленькой рукой дуло красивого, с золотой насечкой, карабина, переводя живые проницательные глаза с отца на командира батальона и, казалось, размышлял о том, почему его отец, более ловкий и сильный, чем командир, не был отмечен, подобно тому, каким-либо почетным знаком, особым отличием.

Негр, одетый в синий полотняный костюм, так же как другой негр, приставленный к мальчику с вышитым воротником, ждал, когда войска двинутся в путь: если отец и брат пойдут сражаться, младший мальчик должен был остаться с негром в полотняном костюме.

С самого рассвета слышался грохот пушек, потому что еще утром генерал Вандермасен, командовавший остальной частью гарнизона, вышел навстречу врагу, чтобы остановить его в ущельях Длинной горы и у переправ через реки Пон-Руж и Латанье. С утра генерал упорно держался на этих рубежах; но, не желая сразу вводить в бой все силы и опасаясь, что наблюдаемое им наступление было предпринято лишь для отвода глаз и что англичане войдут в Порт-Луи через какую-то другую брешь, генерал взял с собой только восемьсот человек, оставив, как мы уже сказали, для защиты города половину гарнизона и добровольцев-островитян.

В результате, проявив чудеса храбрости, его маленькое войско, воевавшее против четырех тысяч англичан и двух тысяч сипаев, вынуждено было сдавать позицию за позицией, используя каждую неровность местности, если она представляла собой недолговременный рубеж, чтобы задержать неприятеля. Вскоре, однако, пришлось вновь отступать. С площади, где были сосредоточены резервы, хотя сражающиеся солдаты оставались вне пределов обозрения, можно было судить о том, на сколько подошли англичане, по возрастающему с каждой минутой гулу артиллерии. Скоро между мощными залпами вкрался стрекот мушкетов; нужно сказать, однако, что этот звук, вместо того чтобы испугать защитников Порт-Луи, осужденных приказом генерала на бездействие и неподвижно стоявших на площади, лишь возбуждал их храбрость. В то время как пехотинцы, рабы дисциплины, кусали губы и бормотали сквозь зубы ругательства, добровольцы-островитяне бренчали оружием и громко кричали, что, если приказа долго не последует, они расстроят ряды и пойдут воевать каждый поодииочке.

В этот момент раздался сигнал общего построения. Тотчас прискакал адъютант и, подняв вверх шляпу, отдал команду: «К укреплениям! На врага!» Мгновенно загремел барабан регулярных войск; солдаты, построившись в ряды, двинулись навстречу врагу.

Как ни соперничали добровольцы с регулярными войсками, они не могли бы действовать так же умело. Некоторое время ушло на построение; потом, образовав ряды, они внезапно замешкались. Тогда высокий человек, вооруженный карабином, обнял младшего сына и, оставив его на негра в синем костюме, побежал вместе со старшим, чтобы скромно занять места в ряду добровольцев. Но при приближении двух отверженных их соседи справа и слева сдвинулись, оттолкнув при этом стоявших рядом так, что оба мулата, отец и сын, оказались в центре круга, нарушив тем самым ряды волонтеров.

Командир батальона, который только что перед тем с большим трудом выровнял строй добровольцев, заметил возникший беспорядок и, обращаясь к виновникам сутолоки, приказал:

— В ряды становись!

Но на этот приказ, произнесенный не допускавшим возражений тоном, ответил общий крик добровольцев:

— Не желаем терпеть мулатов! Нам не нужны мулаты!

Весь батальон, словно эхо, повторил эти слова. Офицер понял причину сумятицы, увидев в центре широкого круга вооруженного мулата и его старшего сына, пылавшего гневом против тех, кто вытолкнул его из боевой шеренги. Командир батальона, быстро пройдя сквозь ряды добровольцев, направился к мулату. Приблизившись к нему, он смерил его с ног до головы возмущенным взглядом и заявил:

— Мюнье, разве вы не слышали, что ваше место не здесь, тут вас не хотят терпеть!

Стоило Пьеру Мюнье поднять свою мощную руку на толстяка, так грубо разговаривавшего с ним, и он сокрушил бы того одним ударом. Вместо этого Мюнье ничего не ответил; растерянно подняв голову и встретив взгляд своего собеседника, он смущенно отвел от него глаза; это еще больше обозлило толстяка.