Андрей Степаненко - Еретик Страница 72

— Папа Римский такой же мошенник, как и все вы, — отмахнулась императрица, — и ни ты, ни он, да, и вообще никто ничего гарантировать мне не может. Разве что Амр…

Императрица невесело рассмеялась.

— Странно, но у меня такое чувство, что он — на тысячи стадий вокруг — единственный из власть имеющих, кто еще помнит, что он мужчина.

Кастрата перекосило, и он недобро улыбнулся.

— Значит, ни примиряться с Папой, ни отрекаться от ереси ты пока не думаешь?

— Я не ссорилась с Папой, — покачала головой Мартина, — и я никогда не считала армянскую веру ересью. Я выросла в этой вере.

Кастрат нахмурился и сурово покачал головой.

— У нашего Спасителя две природы…

— Только у вашего! — с упором на «вашего» оборвала его Мартина. — И ни одна из этих природ не мужская!

Посланец растерянно хлопнул глазами.

— Он не нуждается…

— Нуждается, — убежденно произнесла императрица. — Это ты не нуждаешься ни в умении держать слово, ни в желании защищать людей, ни даже в самой мужской природе. Но что с педераста взять?

Мартин замер.

— Спаситель не может быть похож на тебя, — покачала головой императрица.

Патриарх Пирр и принц Константин прибыли с посольством на Родос, когда Никея уже пала, а войска аравитян шли от города к городу — на Александрию.

— Император Костас умер от слабости легких, — первым делом сообщили Амру послы, — теперь императором назначен Ираклонас — сын Ираклия и Мартины и законный наследник трона.

— Ему же только пятнадцать лет, — удивился Амр.

Он сразу вспомнил Абдаллаха, сына Мухаммада и Аиши. Из лука он и в четырнадцать стрелял точнее многих мужчин, но чтобы управлять страной требовалось нечто большее.

— Императрица Мартина приняла на себя обязанности регента, — пояснили послы. — Она и прислала нас к тебе.

Амр задумался. Он понимал, что политика Византии снова поменяется.

— Передайте Мартине мои искренние соболезнования из-за потери императора Костаса, — произнес он, — и… я вас слушаю.

Послы переглянулись, и слово взял патриарх.

— Мартина просит тебя, Амр, не принимать во внимание беззаконное попрание наших договоренностей полководцем Мануилом. Этот отказавший тебе в дани мерзкий армянин действовал на свой страх и риск и без разрешения императорской семьи.

— Мануил — настоящий мужчина, — улыбнулся Амр.

Он и сам входил в Египет на свой страх и риск и вопреки грозным письмам Хакима, халифа и Али.

— Мы привезли золото, — волнуясь, произнес патриарх, — здесь больше, чем стоила дань. Возьми, и забудем об этом ужасном недоразумении.

Амр хмыкнул, поднялся и подошел к окну. Последние новости из Аравии заставляли его торопиться. Случись ему потерять свое место главного полководца, и джихад захлебнется, а слово Мухаммада так и не перешагнет за пределы Аравии и Египта. А мир, — он окинул взглядом горизонт, — мир был так огромен!

— Подойди сюда, святой отец, — повернулся он к патриарху.

Пирр поднялся и подошел к окну.

— Скажи, святой отец, — кивнул Амр в сторону упавших во время землетрясения каменных столбов, — ты смог бы проглотить хотя бы одного такого идола?

Пирр удивленно поднял брови.

— Зачем спрашивать, Амр? Человек на такое неспособен. Ты сам это знаешь.

— Очень хорошо знаю, — кивнул Амр. — И точно так же хорошо люди Египта знают, что Амр держит слово. Вы предложили мир, и я согласился и слово держал. Вы нарушили мир, и я двинулся на Александрию и слово сдержу.

— Но ведь всегда можно… — начал Пирр.

Амр упреждающе поднял руку и тряхнул головой. Прямо сейчас происходило нечто невозможное — то, чего быть не должно. И это следовало внятно разъяснить.

— Подожди, святой отец, — попросил он. — Ты — первый священник Византии. Я — воин. И ты — совесть всей страны — предлагаешь мне поступиться воинской честью? Аллах свидетель, то, что сейчас происходит, еще менее возможно, чем проглотить этого каменного идола!

По приезду в только что замиренную армянскими легионами Александрию Мартин первым делом вызвал Кифу.

— Связь с казначеем Филагриусом налажена? — сурово поинтересовался он.

— Да, святой отец, — склонился монах. — Он уже передал мне деньги на подкуп войск, а я их уже раздал — строго по списку. В первую очередь, Валентину Аршакуни.

— Семья Аршакуни не чувствует себя обойденной?

— Аршакуни удовлетворены, — склонился еще ниже лучший агент Папы. — Валентин уже начал платить солдатам — понятно, что от своего имени.

Мартин возбужденно потер взмокшие ладони. Как только стало ясно, что воспитанная, как армянка, его сестра Мартина не уступит, ее судьба была предрешена. Одна трудность: Мартину могли свалить только сами армяне.

«Как там она сказала? Что взять с педераста?.. — стиснул челюсти Мартин. — Подстилка Ираклова! Тварь!»

— С Теодором говорил?

— Да, святой отец, — улыбнулся Кифа.

— Чему ты улыбаешься?! — взорвался Мартин.

— Полководец Теодор спит и видит, как бы счеты с армянами свести, — посерьезнел Кифа, — а семью Ираклия он ненавидит, словно кровных врагов.

Мартин тяжело выдохнул. Он знал, что Аршакуни законов родовой чести не переступят. Так что лучшего кандидата для самого жестокого удара по семье Ираклия, чем неумный и трусоватый Теодор, было просто не найти.

— А что в Александрийской патриархии? Кто станет новым патриархом, еще не обсуждали?

— Пока нет, — покачал головой Кифа, — но с главными людьми Церкви я разговаривал и уже привел их к мысли, что нужен человек потверже, например, Петр.

Мартин криво усмехнулся. Петр славился несгибаемой патриотической позицией и таким же негибким ограниченным умом. Лучшего кандидата, чтобы развалить то, что нуждается в постоянном компромиссе, просто не было.

— Молодец, Кифа… — с облегчением выдохнул он. — Ты отлично поработал.

— Это еще не все, — покачал головой агент.

Мартин насторожился. В тоне, каким это сказал Кифа, чуялось что-то жутковатое.

— Ну? Говори.

— Елена, — тихо, но внятно произнес Кифа. — Она здесь, неподалеку от Александрии. Практически у меня в руках.

По спине Мартина пронесся ледяной шквал, а пальцы онемели и отозвались множественным покалыванием.

— Открой окно! — хрипло скомандовал он и рухнул на скамью.

Сердце, проклятое сердце… оно все чаще сдавало — в самые важные, в самые ответственные мгновения.

Кифа бросился открывать окно, а когда Мартин подал знак, что может говорить, подошел ближе и склонился над не рискующим вставать хозяином.