Дэвид Бликст - Короли Вероны Страница 73

Действительно, на одном кинжале в руках Марьотто было вытравлено «Мари», на другом — «Тонио». На третьем кинжале красовалось «Пьетро».

— Прямо не знаю, что сказать. — «Хм, может, они ожидали более ярких проявлений восторга?»

— Скажи, что умеешь жонглировать!

И Мари и Антонио принялись метать кинжалы с завидной сноровкой. Со всех сторон послышались проклятия. Пьетро тоже метнул свой кинжал и едва не порезал руку, поймав кинжал Мари.

— Пожалуй, на следующий год надо попроситься выступать на Арене, — съязвил Мари. — То-то прославимся!

— Еще бы! К следующему году у нас останется три пальца на троих, — усмехнулся Пьетро, пригибаясь. — Смотри, куда бросаешь!

— Ты слышал, что сказала прорицательница? — Антонио схватил кинжал на лету и принялся раскачиваться, закатив глаза. — Вели-и-и-кая любовь! — завыл он. — Вас погубит любовь! Приходит же людям в голову такая чушь!

Марьотто хихикнул.

— А с чего ты взял, что она имела в виду любовь мужчины к женщине? Может, нас погубит любовь к сражениям?

— Или к поэзии, — прорычал Антонио.

— Или к вину, — предположил Пьетро.

— Ну, если так, мне бояться нечего. — Антонио вздохнул с облегчением. — Я предпочитаю пиво.

Марьотто фыркнул.

— Еще бы! Слушай, а ты часом не из Германии? Что-то ты не тянешь на итальянца, хотя бы даже из Капуи.

— Угадал, — кивнул Антонио. — Я тут шпионю для Великой империи, выясняю, кто годится для битвы. Уже доложил, что из всего клана Монтекки один только мессэр Гаргано еще хоть куда.

Они оказались во внешнем кольце Арены, под сводчатыми арками, и пристроились в хвосте процессии рыцарей, ждущих посвящения.

— У меня есть презлющая тетка в монастыре в Тревизо, — произнес Марьотто. — Пожалуй, твоему отцу, Пьетро, она бы пришлась по душе. Ее зовут Беатриче.

— Хватит с нас и одной, — отвечал Пьетро. Он объяснил, что со дня на день ждет сестру. — Отец называет ее Беатриче.

— Тогда, может, твой отец столковался бы с отцом Мари, — буркнул Антонио. — Глядишь, ты стал бы шурином Монтекки.

— Шурином? — опешил Пьетро.

— Не обращай на него внимания, — снова хихикнул Марьотто. — Просто он зол, потому что сегодня должен знакомиться со своей невестой.

— Не напоминай! — рявкнул Антонио.

— У Антонио есть невеста? — изумился Пьетро.

Марьотто бросил взгляд на кинжал.

— Тонио, у тебя мой кинжал. Отдай.

— И не подумаю, — буркнул Антонио, вспарывая воздух клинком. — А вот если ты еще раз ее помянешь, он будет твой, причем по самую рукоятку.

— Невеста, значит? — Пьетро стало очень весело.

— Да, невеста, и что с того? — взбеленился Капеселатро. — Отец решил меня женить. Сегодня я ее в первый раз увижу.

Марьотто веселился от души.

— В среду состоится помолвка. Будет торжественный ужин, поздравления и…

— И свежезаколотый Монтекки на десерт, — взревел Антонио.

Они оказались теперь в стойлах, прилегающих к Арене. Там их ждали боевые кони в полном снаряжении, с притороченными к седлам мечами и щитами. Церемония обещала быть пышной.

Пьетро подсадили. Уже сверху он спросил:

— Так кто твоя невеста? Небось какая-нибудь пожилая вдова?

Антонио не ответил, только смерил Пьетро мрачным взглядом.

— Она из Падуи, — продолжал веселиться Марьотто.

— Не может быть!

— Мало того, — Марьотто прямо-таки сиял, — она родственница да Каррары!

Пьетро стало не до смеха.

— Что ты сказал?

— Да-да, она — племянница этого ублюдка, — простонал Антонио. — Отец ходил к Капитану, и они решили, что лучше всего скрепить мир с Падуей браком. А поскольку у Кангранде нет родственников подходящего возраста, в подарок семейке Каррары приготовили меня.

— Это… это выгодный брак, — произнес Пьетро.

Он мало что знал о семье Антонио; ясно было одно — при их общественном положении заключить такой союз без помощи Кангранде не представлялось возможным. Капитан явно осыпает милостями семейство Капеселатро.

«Сколько же у них денег?»

Антонио сразу ощетинился.

— Не думай, что она слишком хороша для меня, — проворчал он, словно мысли Пьетро прочитал. — Не утруждай свои благородные мозги.

— Я ничего такого не сказал, — нахмурился Пьетро.

— Конечно, не сказал. Никто ничего такого не говорит. У тебя же все на лице написано. И у тебя тоже, Мари! — Он занес кулак, но в последний момент передумал. — Всем интересно, почему мы уехали из Капуи и как нажили капитал. А как другие наживают? Нами брезгуют, потому что мы богачи только в первом поколении. Мы деньги в рост даем. А как твои предки разбогатели, а, Марьотто? Не конокрадством ли? Что молчишь?

Со стороны Антонио это были жестокие и грубые слова; хуже того, это были слова правдивые. Монтекки, богатые и уважаемые землевладельцы, действительно разбогатели благодаря одному члену семьи, знаменитому конокраду. Даже девиз семьи, «Montibus in claris simper vivida fides», имел прямое отношение к этому роду занятий. Примерный перевод был — «Вера крепнет в горах». Выражение пошло от разбойников, молившихся, чтобы их не поймали с крадеными лошадьми.

Вокруг уже толпились молодые люди в пурпуре и серебре. Одни пытались шутить, чтобы скрыть волнение, другие нетерпеливо озирались.

— Забирай, — произнес Марьотто ровным голосом.

Но Антонио крепко обиделся.

— И не подумаю.

Марьотто уже собирался стукнуть Антонио по голове, но Пьетро направил коня прямо на них, держа костыль наперевес.

— Как вам не стыдно! Разве так полагается вести себя рыцарям?

Вид у Марьотто был кровожадный.

— Рыцарям полагается защищать свою честь!

— Тогда подумай о бесчестье, которое ждет твою семью, если тебя сегодня не посвятят в рыцари. Антонио, если тебе непременно нужно на кого-нибудь злиться, злись на меня. Извинись перед Марьотто, и закроем эту тему.

Остальные молодые люди уже собрались в туннеле, что вел на Арену.

— Прости меня, Мари, — мрачно произнес Антонио.

Марьотто выдержал паузу.

— Надо было дать тому типу насадить тебя на копье.

— Зря я тогда стащил тебя с лошади.

— Ты рухнул.

— Хорошо. Я рухнул.

— Во время Палио я тебя прикончу.

— Смотри сам раньше не кончись.

Марьотто поднял серебряный кинжал.

— Не забывай, у меня клинок с твоим именем.

— А у меня — с твоим, — парировал Капеселатро.

И перепалка пошла по второму кругу.

— Эй, вы двое, — снова вмешался Пьетро, — мое имя тоже вытравлено на клинке, но это еще ничего не значит.