Бернард Корнуэлл - Враг божий Страница 75

Кулух сказал, что христиане собираются тут каждый вечер, и каждый вечер одно и то же исступление воцаряется после того, как священник раздает им хлеб и вино. Хлеб и вино магические – считается, что это тело и кровь их бога. Мы смотрели, как молящиеся потянулись к алтарю. По меньшей мере половину из них составляли женщины, и, получив от священника хлеб, они впадали в экстаз. Мне это было не в новинку – языческие ритуалы Мерлина тоже частенько заканчивались тем, что женщины принимались с криками плясать вокруг костров. Здешние христианки вели себя очень похоже. Они танцевали с закрытыми глазами, воздев руки к беленому потолку, под которым клубился густой дым от факелов и кадильниц. Некоторые выкрикивали странные слова, другие застывали в трансе перед статуей матери своего бога, третьи извивались на полу, но основная часть просто танцевала под монотонное пение трех священников. Мужчины все больше наблюдали, но несколько человек присоединились к танцующим. Они-то и начали первыми раздеваться до пояса, хватать плетки и стегать себя по спине. Я изумился, потому что ничего подобного прежде не видывал, однако изумление переросло в ужас, когда женщины, присоединившись к мужчинам, с исступленными выкриками принялись до крови бичевать себя по голым грудям и спине.

– Безумие! Чистое безумие! – растерянно прошептал Артур.

– Оно распространяется, – мрачно предупредил Кулух.

Одна из женщин хлестала себя по спине ржавой железной цепью. Ее дикие вопли отдавались под каменными сводами, кровь брызгала на мощеный пол.

– И так каждый вечер, – сказал Кулух.

Молящиеся обступили исступленных танцоров кольцом, и мы трое остались одни в неосвещенной нише. Священник, увидев это, метнулся к нам.

– Вкусили вы тела Христова? – спросил он.

– Мы ужинали жареным гусем, – вежливо отвечал Артур, поднимаясь с колен.

Священник выпучил на нас глаза, узнал Кулуха и плюнул ему в лицо.

– Язычник! Идолопоклонник! Ты смеешь осквернять своим присутствием храм Божий!

Он ударил Кулуха, что было ошибкой – тот отвечал такой затрещиной, что священник с размаху грохнулся спиной на каменный пол. Впрочем, стычка привлекла внимание мужчин, до того смотревших на самобичевание танцоров. Послышался угрожающий рев.

– Пора уходить, – сказал Артур, и мы ретировались на форум, где стояли копейщики Кулуха.

Христиане высыпали из церкви, но воины сдвинули щиты и опустили копья, а штурмовать дворец наши преследователи не решились.

– Сегодня они, может, и не нападут, – заметил Кулух, – но с каждым днем эти людишки становятся все храбрее.

Артур смотрел из дворцового окна на беснующуюся толпу христиан.

– Чего они хотят? – изумленно спросил он. В религии ему нравилась чинность. Приезжая в Линдинис, он по утрам всегда вместе со мной и с Кайнвин преклонял колени перед нашими домашними богами, клал перед ними кусок хлеба и молился о благополучном исполнении дневных дел. Такую религию Артур понимал; то, что происходило ночью в церкви, ставило его в тупик.

– Они верят, – начал объяснять Кулух, – будто их бог через пять лет вернется на землю, и считают, что должны приготовить землю к его приходу. Священники говорят, для этого надо уничтожить язычников, и проповедуют, что Думнонии нужен король-христианин.

– У них будет Мордред, – мрачно проговорил Артур.

– Тогда замени рыбой дракона на его щите, – посоветовал Кулух, – ибо, поверь, они распаляются с каждым днем. Беспорядков не избежать.

– Мы их умиротворим, – сказал Артур. – Объявим, что Мордред – христианин, и, может быть, они успокоятся. И, наверное, стоит построить им церковь, о которой просит Сэнсам.

– Если это предотвратит беспорядки, то почему бы нет? – отвечал я.

Наутро мы в сопровождении Кулуха и десятка его людей выехали из Иски, пересекли реку по римскому мосту и свернули на юг, к побережью. Артур больше не упоминал о вчерашних фанатиках, но был странно молчалив, и я догадывался, что он сильно опечален. Ему не нравились любые формы религиозного экстаза, лишающие людей разума, и он, видимо, боялся, что это заразное безумие пошатнет установленный в стране мир.

Однако сейчас нас беспокоили не думнонийские христиане, а Тристан. Кулух выслал вперед гонца с известием о нашем приезде, и принц выехал встречать дорогих гостей. Он галопом подскакал к нам, радостно крича, но сразу сник от холодной сдержанности Артура. Сдержанность эта проистекала не от того, что Артур питал к принцу неприязнь – напротив, он любил Тристана, но сознавал, что приехал не посредником в споре друга с отцом, а строгим судьей.

– У него много забот, – попытался я успокоить принца.

Я вел лошадь в поводу, поскольку предпочитаю ходить пешком; Тристан, поприветствовав Кулуха, тоже спрыгнул на землю и пошел со мной рядом. Я рассказал о массовом умопомешательстве христиан и попытался приписать холодность Артура его тревоге за порядок в королевстве, но Тристан ни о чем не желал слышать. Он был влюблен и, как все влюбленные, хотел говорить только о своей милой.

– Алмаз, Дерфель, – сказал он. – Настоящий ирландский алмаз!

Принц шел рядом, обняв меня за плечи и широко шагая длинными ногами, в его черных косицах позвякивали воинские кольца. В бороде уже гуще пробивалась седина, но он был по-прежнему красив: горбоносый, с темными, пылающими страстью глазами.

– Ее зовут Изольда, – блаженно произнес принц.

– Мы слышали, – сухо отвечал я.

– Дитя Деметии, – продолжал он, – дочь Энгуса Макайрема, мой друг. Принцесса Уи Лиатаина. – Каждый слог звучал в его устах, словно выкованный из чистого золота. – Изольда из Уи Лиатаина, – повторил он. – Пятнадцати весен от роду и прекрасна, как летняя ночь.

Я вспомнил неукротимую страсть Артура к Гвиневере и свои собственные чувства к Кайнвин. Сердце мое сжалось от сострадания. Тристан был ослеплен любовным безумием. Он всегда легко переходил от черных глубин отчаяния к заоблачным высям счастья, но впервые я видел его застигнутым любовною бурей.

– Твой отец, – осторожно предупредил я, – требует Изольду обратно.

– Отец стар, – беспечно отмахнулся Тристан. – Когда он умрет, я приплыву с моей принцессой Уи Лиатаина к чугунным вратам Тинтагиля и выстрою ей дворец из серебряных башен до самых звезд. – Он сам рассмеялся цветистости своих слов. – Вот увидишь, она обворожит тебя, Дерфель.

Я замолчал и позволил Тристану выговориться. Его не интересовали новости, не занимало, что у меня три дочери или что саксы пока воюют между собой; в его вселенной не осталось места ни для кого, кроме Изольды.

– Вот погоди, ты ее увидишь! – восклицал Тристан снова и снова, все больше воодушевляясь по мере того, как мы приближались к их убежищу. Наконец, не в силах больше переносить разлуку с любимой, он вскочил на коня и галопом устремился вперед. Артур вопросительно посмотрел на меня. Я скривился и сказал: "Он влюблен", как будто тут требовались пояснения.