Петр Заспа - Волчий камень Страница 8

– Что доложили по отсекам?

Гюнтер подхватил болтающийся командирский микрофон. Он совсем забыл об этой команде.

– В отсеках, доложить о повреждениях!

Эрвин молча кивал, слушая каждый очередной доклад.

– Командир, что ты думаешь об этом? Я ничего не понимаю. Не считая мелочей, у нас все в норме.

– Наверное, в Германии умеют строить лодки, – попробовал отшутиться Гюнтер. Но то, что у них не было никаких повреждений, его тоже смущало.

– Брось, Гюнтер, будь мы даже в танке, от нас ничего бы не осталось. Даже от промахнувшихся бомб с самолета у нас сорвало с креплений генератор. А тут… – Он озадаченно развел руками.

– Не знаю, Эрвин, не знаю. Очевидно, нам крупно повезло. Может, взрыв направленно вверх ушел, может, еще что!

– Судя по тому, что нас здесь трясло, как жуков в коробке, мы должны с десяток раз быть раздавленными.

– Если и дальше будем рассуждать, так и будет! Ты же видишь, что мы целы! – Гюнтер начинал нервничать. Мысль о двух эсминцах не давала спокойно обдумать сложившееся положение. – Еще ничего не закончилось. Давай, Эрвин, рулевых по местам и попробуем приподняться на перископную глубину.

Лодка вздрогнула всем корпусом, в перископе зарябили воздушные пузыри. Прильнув к окулярам, он с нетерпением ждал, когда глаз перископа вырвется из воды.

Еще не веря своим глазам, он взялся покрепче за рукоятки тубуса и сделал два полных оборота. Эсминцев нигде не было видно. Это было странно, но не от этого пересохло у него во рту и на голове зашевелились волосы. Он молчал, понимая, что ничего не понимает. Появись сейчас еще с десяток эсминцев или самолетов, его бы это не удивило. Это было бы плохо, но понятно. Но ничего этого не было, потому что не было НИЧЕГО.

Ни эсминцев, ни парохода или того, что от него осталось. Не было даже следа от еще недавно поднимавшейся черной горы дыма. Были только волны. Догоняя и взбираясь одна на другую, они рассыпались белой пеной. Белым было все море, куда он мог достать глазом перископа. Гюнтеру казалось, что он слышит, как волны шипят, переговариваются между собой и насмехаются над ним. С ошарашенным видом он взял за руку Герберта и ткнул его лицом в окуляры перископа. Потом к перископу подошли старпом со штурманом. В тишине тикал чудом уцелевший хронометр. Все молчали.

Наконец, глубоко вздохнув и пытаясь справиться с севшим от волнения голосом, Гюнтер произнес:

– Кто-нибудь может это объяснить? Док говорит, прошло всего пятнадцать минут.

– Не больше, – подал голос старший помощник. – Я видел стрелки часов и, как все было, хорошо помню!

– Я предлагаю поскорее уходить отсюда! А куда все исчезли и что произошло, будем потом думать, – произнес Вагнер.

– Командир! Я предлагаю сначала осмотреть лодку.

Все уставились, будто видели впервые, на главного механика.

– Эрвин, ты предлагаешь всплыть?!

Обер-лейтенант Фишер выпрямился в полный рост, отряхнул мятую фуражку и надел на забинтованную голову. Стараясь придать вес каждому своему слову, он говорил четко, с металлом в голосе:

– Командир, я не верю в чудеса! И в то, что мы так легко отделались, я тоже не верю! Поэтому я настаиваю на том, что лодку надо осмотреть, хотя бы верхнюю палубу и внешний корпус. Где гарантия, что, начни мы сейчас движение, лодка не развалится на части? Перед взрывом электродвигатели работали на полную мощность, сейчас стоят. Кто-нибудь их останавливал? Лично я – нет! Решать вам, командир!

Теперь все смотрели на Кюхельмана. Гюнтер задумался. Конечно, Эрвин прав. Он не имеет права рисковать жизнью пятидесяти человек, не взвесив все возможные последствия. В том, что произошло, он винил только себя. Это была цепь его ошибок.

И прервать эту цепь, пока она не привела их к гибели, обязан был только он.

Гюнтер еще раз уткнулся в тубус перископа, отодвинув в сторону старпома. Он передвинул флажок увеличения на максимум. Море по-прежнему было пустынно. Подняв угол обзора и осмотрев залившееся темно-красными красками небо, самолетов тоже не заметил. Солнце касалось горизонта и явно собиралось скрыться за ним. Напутали что-то старпом и доктор со временем – так играть красками на море мог только вечер.

– Приготовиться к всплытию! – Гюнтер больше не сомневался.

Он первым выскочил на верхнюю палубу. Оглядев в бинокль горизонт и еще раз убедившись, что вокруг никого нет, он пристально всмотрелся в бьющие в борт волны. Но чего-нибудь напоминающего о стоящем здесь недавно пароходе не было. Ни плавающих обломков или следов мазута, ни колец дыма или спасательных шлюпок на горизонте. Ничего. Ладно, прав Герберт – гадать, что произошло, потом будем. На корме лодки, нагнувшись и пытаясь рассмотреть сквозь толщу воды горизонтальные рули, стоял Эрвин.

– Гюнтер! Как относительно лодки был пароход, когда он взорвался? – крикнул он, заметив, что командир наблюдает за ним.

– За кормой. Мы только успели отвернуть.

– Мне необходимо осмотреть винты.

– И как ты собираешься это сделать? – хмыкнул Кюхельман.

Он прошел на корму к механику и тоже заглянул на рули. Они показались ему вполне работоспособными, никаких повреждений не было.

– Есть у меня одна мысль. Когда нас готовили к походу, дали одну техническую новинку. Называется акваланг. Говорят, союзнички-итальянцы в этом деле преуспели. Мой матрос даже прошел обучение в Вильгельмсхафене. Думаю, самое время их опробовать.

– Может, хотя бы уйдем с мелководья? Вы же видите, что с лодкой ничего не случилось! – произнес появившийся из-за спины командира старпом. Отто нервно крутил головой и вытирал постоянно потеющий лоб. И на этом блестящем лбу было написано единственное желание: скорее уйти из этого неуютного места.

– Отто, вы что, собрались жить вечно? – Лицо Гюнтера тронула брезгливая ухмылка. Затем, положив руку на плечо механику, он сказал: – Делай, Эрвин, как считаешь нужным. – Повернувшись к старпому, добавил: – Удвойте вахту на мостике, смотреть в оба. На верхнюю палубу ротозеев не выпускать, держите экипаж в готовности к срочному погружению!

4

Бруно Лоренц спал тяжелым беспокойным сном. Это был даже не сон, а удушливое и преподносившее ему все новые и новые кошмары забытье. После шестичасовой вахты в машинном отделении Бруно упал в еще теплую после Мартина, сменившего его на вахте, койку. От усталости дрожали руки. Уши заложил грохот дизелей, но к нему он давно привык – вонь соляры и выхлопные газы, травившие из труб, пропитали тело и заменили ему чистый воздух. Когда солнце светило в лицо? Кажется, было это еще на переходе в центре Атлантики. Вахта, сон, вновь изматывающая вахта под аккомпанемент грохочущих двигателей, затем тупое состояние, похожее на сон, и так до бесконечности. День сейчас или ночь, для Бруно было безразлично. Давно смирившись с тем, что он придаток к дышащим жаром дизелям, их мелкая шестерня, винтик, а не человек, он все понимал – так надо, он подводник и должен терпеть. Так было и так будет до возвращения на базу. Этот замкнутый круг был вполне терпим, если бы не одно «но». Последнюю неделю Бруно мучили кошмары. Просыпался он измученный и выжатый как лимон. Всегда одно и то же. Бессвязные видения, фрагменты непонятных картин, которые он, как ни рылся в памяти, объяснить не мог. Ни о чем подобном не читал в книгах, не слышал в рассказах любившей фантазировать и придумывать для него сказки матери, когда он еще был малышом. Чаще других снился сон, в котором он парил в полной пустоте, где-то в черном космосе. Тело было невесомым, и Бруно легко направлял себя одним желанием мысли к любой из светящихся в немыслимой дали звезд. Но вдруг появлялось огромное, затмившее половину горизонта, кровавого цвета солнце. В тысячу раз больше того, которое он привык видеть сквозь голубое небо. И вот уже тело не слушается, ужас сковывает руки и ноги. Огромные горячие щупальца тянутся к нему, обволакивают и тянут к кипящей лаве на поверхности звезды. Дымится кожа, горят волосы, обугливаются пальцы. От нестерпимой боли Бруно кричит и продолжает кричать, уже проснувшись. Следующий сон превращал его в маленького мальчика, бредущего по мокрому песку балтийского пляжа. Ласковое солнце припекает макушку, теплый бриз с моря шевелит упрямые вихры. Люди улыбаются и машут ему руками. Но вдруг их лица искажает гримаса ужаса. Рты превращаются в жуткие черные дыры, глазницы пусты. Руки вытягиваются до невероятных размеров и тянутся к нему. Бруно пытается отбиваться и бежать. На их руках всего по три пальца, и они невероятно быстрые и гибкие, обвивают шею, как змеи. Из песка выползают зеленые щупальца и обвивают ноги, он падает. Нечем дышать, потому что рот забит грязным песком и водорослями. Бруно кричит так, что понимает: сейчас разорвутся его легкие. Но он продолжает кричать, потому что не может справиться с ужасом, глядя, как в трехпалые щупальца превращаются его руки. Замолкает, только когда его будят перепуганные товарищи по кубрику.