Артуро Перес-Реверте - Испанская ярость Страница 8

– Слушай приказ, – сказал капитан. – Пойдете по дороге на Хеертруд Берген. Кровопусканьями особо не увлекайтесь, в стычки не ввязывайтесь.

Языка надо будет взять. А лучше – двоих-троих. Генерал Спинола полагает, что голландцы, поскольку из-за дождей вода поднялась, готовятся отправить подкрепление в Бреду. «Так что лигу придется прошагать… Постарайтесь обделать дело скрытно, без шума».

Без шума или под литавры, но переть целую лигу под дождем, по раскисшей глинистой дороге – удовольствие ниже среднего, однако никто не выказал неудовольствия, потому что всякому было ясно: этот же самый дождь не даст голландцам носу высунуть из укрытий, и они будут безмятежно дрыхнуть, покуда кучка испанцев проскользнет мимо.

Диего Алатристе провел двумя пальцами по усам:

– Когда выходить?

– Немедленно.

– Скольких отрядить?

– Всех.

Из-за стола донеслось приглушенное проклятие, но когда капитан, засверкав очами, обернулся, все сидели, потупясь. Алатристе, который по голосу узнал Курро Гарроте, устремил на него пристальный взор.

– Может быть, – очень медленно процедил Брагадо, – кто-нибудь из вас, достопочтенные господа, желает поделиться своими соображениями по этому поводу?

Он отодвинул недопитый кувшин, упер ладонь в навершие эфеса и очень неприятно ощерился, показав крепкие желтоватые зубы. Капитан стал похож на цепного пса, готового укусить.

– Нет, – отвечал Алатристе. – Никто не желает.

– Тем лучше.

Гарроте вскинул голову – он был явно уязвлен.

Этот уроженец Малаги был поджарым и смуглым, носил реденькую, вьющуюся бородку – вроде как у турок, с которыми он воевал на галерах в Неаполе и на Сицилии, – длинные, сальные волосы и в левом ухе – золотую серьгу. А в правом – никакой не носил, потому что турецкий ятаган отсек ему пол уха в морском бою у острова Кипр. Так, по крайней мере, уверял сам Курро. Иные, впрочем, утверждали, что уха он лишился в пьяной драке, имевшей место в Рагузе, в каком-то бардаке.

– Отчего же никто? – сказал он. – Я желаю.

Мне есть что сказать господину капитану… Сыну моей мамаши глубочайшим образом на.. ль на дождь, на две лиги пути по колено в грязи, на голландцев, турок или еще каких сукиных детей… Это во-первых.

Курро говорил твердо, уверенно, со скрытым вызовом, а товарищи смотрели на него выжидательно, иные – с явным одобрением. Все они прослужили в армии по много лет, и хотя дисциплина и чинопочитание въелись им в плоть и кровь, не утратили известного рода нагловатости, ибо на военное поприще вступали только дворяне и, значит, все тут были равны. Что же касается дисциплины – станового хребта испанских легионов – то ей отдавал должное даже англичанин Гаскойн [9], который в своем донесении о взятии и разграблении Антверпена писал: «В этом отношении валлоны и немцы столь же возмутительны, сколь восхитительны испанцы».

Ему видней. А насчет прочих свойств, то нелишним будет послушать мнение дона Франсиско де Вальдеса, прошедшего все ступени служебной лестницы, а потому знающего предмет не понаслышке. Так вот, он писал: «Неукоснительное соблюдение дисциплины особенно трудно дается испанской пехоте, ибо нация эта, будучи темперамента холерического, обделена даром терпеливости». Не в пример фламандцам, медлительным, малоречивым и невозмутимым, не склонным ко вспышкам ярости, никогда не терявшим рыбьего бесстрастия – умолчим, поскольку не о том речь, о нечеловеческой их скаредности, – истинно железная дисциплина, которая вкупе с доблестью и отвагой издревле отличала воинственных испанцев на поле боя, испарялась неведомо куда в мирной, так сказать, жизни, и начальникам приходилось держать ухо востро, обращаясь с ними тактично и политично, чтобы, не дай бог, не обидеть: нередки бывали случаи, когда рядовой солдат, сочтя себя задетым грубым словом, несправедливым взысканием или еще каким истинным или мнимым унижением и пренебрегая неизбежным в сем случае повешеньем, выхватывал шпагу по адресу своего командира, будь то сержант или капитан.

Брагадо, превосходно об этом осведомленный, с безмолвным вопросом обернулся к Диего Алатристе, но тот принадлежал к числу людей, считающих, что каждый сам должен отвечать за слова свои и поступки, а потому сохранял полнейшую невозмутимость.

– Вы изволили сказать: «во-первых», – вновь повертываясь к возмутителю спокойствия, с грозным хладнокровием произнес капитан. – Что же во-вторых?

– А то, что обносились вконец! Оборванцами ходим! – нимало не смешавшись и с ответом не замешкавшись, воскликнул Гарроте. – Провианта не подвозят! А местных приказано не трогать… Что же нам – лапу сосать?.. Местная сволота все попрятала, а если чего и достает из закромов, так дерет за это втридорога. – Он с горькой укоризной показал на хозяина, выглядывавшего из другой комнаты. – Вот побожусь, что если б дали пощекотать эту свинью ножичком меж ребер, она вмиг накормила бы нас до отвала! И, глядишь, откопала бы на огороде кубышечку с такими славненькими кругленькими флоринами.

Капитан Брагадо слушал его терпеливо, однако пальцы с эфеса не снимал.

– Ну а в-третьих?

Гарроте малость повысил голос – ровно настолько, чтобы не подумали, будто он идет на попятный, но и не слишком зарываясь. Он-то знал, что Брагадо не потерпит резкого слова ни от самых своих заслуженных солдат, ниже от Папы Римского.

Разве что от короля, ну так на то он и король.

– А в-третьих и в главных, достопочтенные господа, как вы совершенно справедливо и уместно изволили нас назвать, пять месяцев жалованья не видали!

Вот теперь из-за стола явственно донесся дружный ропот одобрения. Промолчал один только арагонец Копонс, продолжавший крошить в свою миску ломоть хлеба. Брагадо обернулся к Алатристе, по-прежнему стоявшему у окна. Тот выдержал его взгляд, не размыкая губ.

– Почему не отвечаете? – буркнул ему капитан.

Алатристе, не изменившись в лице, пожал плечами:

– Я привык отвечать за свои слова, господин капитан. Иногда – и за поступки моих людей… Ну а сейчас я не произнес ни слова, а они ничего не сделали.

– Однако этот солдат удостоил нас своим мнением.

– У каждого есть на это право.

– И поэтому вы молчите и так смотрите на меня?

– И поэтому я молчу и смотрю на вас, господин капитан, а как именно – это уж вам судить.

Брагадо окинул его медленным взглядом и так же медленно кивнул. Капитан был достаточно умен и слишком хорошо знал Алатристе, чтобы отличить твердость от дерзости. Только теперь он выпустил рукоять и в раздумье взялся за подбородок. Но потом оглядел сидевших за столом и опять стиснул навершие эфеса.