Эли Берте - Потерянная долина Страница 8

Галатея, более серьезная и более осторожная, поспешила сказать:

– Извините мою сестру, она в первый раз увидела чужестранца и не имеет никакого понятия о том мире, из которого вы пришли.

Тем временем из рощи, к которой они направлялись, вышли два человека. Один был Гильйом, проводник Армана, другой – старик высокого роста с длинной бородой. Голова его была не покрыта, и густые седые волосы рассыпались по плечам. Старик держал в руке посох, в котором он, однако, не нуждался, потому что шел твердо и уверенно.

– Филемон! – почти в один голос прошептали девушки со страхом.

От старика не укрылось их смущение. Подойдя к сестрам, он сказал:

– Успокойтесь, мои милые, я не буду бранить вас за то, что вы оказали гостеприимство раненому солдату. – И прибавил, обращаясь к Вернейлю:

– Будь благословен твой приход к нам, молодой человек! Ты найдешь здесь только друзей.

Он протянул капитану руку и обнял его.

Вернейль, уже ничему не удивляясь, поблагодарил старика.

Между тем приближалась ночь и на небе появились первые звезды. Филемон тихо что-то сказал Гильйому, который поклонился ему с покорностью и удалился. Потом старик обратился к девушкам:

– Идите к своему стаду, мои милые, и предоставьте мне отвести чужестранца в наш дом... Вечерняя роса вредна для овец...

Эстелла и Галатея подчинились и не без сожаления вернулись назад, а Филемон, держа в одной руке саблю Армана, а другой поддерживая раненого, направился к дому.

С минуту они шли молча.

– Молодой человек, – прервал наконец молчание Филемон, – ты теперь мой гость. Не скрою, что если бы можно было поступить иначе, то я никогда не отважился бы допустить сюда чужестранца... Но просьба моего верного служителя, обязанности человеколюбия и некоторые другие причины заставили меня сделать для тебя то, чего я не сделал бы ни для кого другого. Я тебе напомню, однако, на каких условиях оказано тебе это гостеприимство. Мое семейство, живущее в долине, ничего не знает о мире, из которого ты пришел. Благодаря моим усилиям его тлетворное дыхание никогда не проникало в этот счастливый уголок земли. Как Адам и Ева в земном раю, обитатели долины живут спокойно и счастливо, потому что они не вкушали плодов древа познания добра и зла. Не будь же змеем-искусителем, показавшим эти проклятые плоды и предлагавшим им вкусить их. Может быть, несмотря на мои распоряжения, они будут задавать тебе какие-нибудь вопросы... Уважай чистоту этих девственных душ, блаженное неведение этих добродетельных детей. Если же своими насмешками или неблагоразумными откровениями ты заставишь их стыдиться того состояния, в котором они находятся, возбудишь в них желания, породишь сомнения в этих чистых душах, то совершишь дурной поступок, за который я сумею наказать тебя.

Капитан поспешил повторить обещания, данные Гильйому, и стал уверять старика, что он ничем не посмеет оскорбить своих новых друзей.

– Называй меня просто Филемоном, – сказал старик. – Эти знаки пустой вежливости здесь не в ходу... Я тебе верю, Арман де Вернейль, – прибавил он почти дружеским тоном, – потому что знаю – ты происходишь из благородного и почтенного рода. Итак, будь одним из моих детей, пока не заживет твоя рана, принимай участие в наших мирных радостях. Может быть, когда ты должен будешь нас оставить, то сделаешь это не без сожаления.

В продолжение этого разговора они пришли к жилищу. Дом от сада отделял двор. Одна сторона двора была занята обширной оранжереей с благоухающими растениями и птичником, где чирикало множество лесных птиц. На другой стороне находилось небольшое здание с двумя окнами и стрельчатой дверью. По золотому кресту на крыше Вернейль догадался, что это часовня.

У дверей дома на каменной скамье сидели двое молодых людей, которые встали, приветствуя Филемона. В одном Арман узнал Неморина, того юношу в лодке, костюм которого так поразил его незадолго перед тем. Другой, более рослый и более сильный на вид, с красивым и умным лицом, был одет почти так же, как Неморин, но в его костюме отсутствовали цветы и ленты.

Оба они глядели на чужестранца с любопытством.

– Отец, – произнес Неморин, обращаясь к старику, – я ловил в заливе рыбу новыми сетями, связанными Эстеллой, и ловля была удачна.

– Это хорошо! – ответил Филемон.

И он протянул Неморину руку, которую тот поцеловал.

– Отец, – сказал другой молодой человек, подходя к нему, – я водил быков на пастьбу в Ио, и все стадо теперь находится на скотном дворе.

– Это хорошо, Лизандр, – повторил Филемон.

Потом протянул он руку Лизандру так же, как и Неморину.

– Теперь, – прибавил он, указывая на Вернейля, – обнимите гостя, друга, которого вал посылает Бог.

Оба молодых человека повиновались: Неморин – с неловкостью сельского юноши, Лизандр – с достоинством уверенного в себе человека.

– Довольно, – сказал Филемон, – можете идти встречать своих пастушек.

Братья, поклонившись, удалились, младший проворно и весело, а старший довольно меланхолично. Скоро они скрылись в липовой аллее.

Эти различия в характере молодых людей не скрылись от Вернейля. Он хотел было расспросить Филемона о его сыновьях, но не решился.

Через несколько минут капитан был помещен в небольшой и со вкусом обставленной комнате в верхнем этаже дома. Его накормили, заботливо перевязали рану, и вскоре, лежа на превосходной постели, Арман мог свободно предаться размышлениям.

– Ну, – говорил он сам себе, – я в настоящей Аркадии: прекрасная природа, разодетые пастушки, нежные пастушки – чем не идиллия? Было бы, черт возьми, жалко, если бы кто-нибудь из этих негодяев – австрийцев прострелил меня насквозь в сегодняшней драке! Эта малютка Эстелла очень мила, а Галатея... О! Есть ли на земле более грациозное, более обольстительное создание, чем Галатея? Галатея! Моя милая Галатея! Он заснул, повторяя это имя.

ГЛАВА IV

ПАСТУШКИ И ПАСТУШКИ

Арман де Вернейль, как мы уже сказали, был сыном адмирала де Вернейля, умершего во время кругосветного путешествия. Когда случилось это несчастье, у Армана уже не было матери, и шести лет он остался круглым сиротой и без состояния. У мадам де Вернейль, уроженки Английской Индии, в Европе не было родственников. Родня же Армана со стороны отца была многочисленна и богата, но несогласия во мнениях и интересах удалили адмирала от его могущественных родственников, и его сын был им неизвестен. Один только граф де Рансей, живший тогда в Париже, принимал в сироте некоторое участие. Он выхлопотал мальчику казенное содержание в одной военной школе, и время от времени справлялся о своем протеже. Но у самого графа Рансея были дети, к тому же, как говорили, он был человек угрюмый, капризный, со странностями. Через несколько лет вдруг прекратились всякие известия о нем. Как сказали мальчику, граф, обратив свое имение в деньги, отправился с семьей в чужие края, где след его потерялся. Между тем еще однажды Арман Вернейль испытал действие эксцентрической благотворительности графа де Рансея. В тот день, когда он получил чин подпоручика в полку, который позднее сформирован был в шестьдесят вторую полубригаду, ему доставили двести луидоров вместе с письмом, исполненным добрых советов относительно его поведения в будущем, без подписи.