Федор Гайворонский - Последний тамплиер Страница 8

— Ты не властвуешь, не хлещешь людей, как овец, сам идя позади. Ты правишь, указуя людям нужный путь. И потому они идут за тобой сами, без кнута и палки. Всем надоел старый глупый хозяин, безнаказанные набеги ле Брея, голод и нищета, потому что подати увеличивались год от года — старый хозяин вел распутную жизнь. Людям хочется просто жить. И глядя на тебя, они видят в тебе надежду, что их жизнь, действительно, станет легче. Пусть подати окажутся такими же, какими были все последние годы, но пусть никто не топчет посевы, пусть солдаты ле Брея не крадут девушек, пусть закрома замка будут полны, а стены крепки и высоки, как сейчас …

На ночь наш обоз стал на опушке леса. Вдалеке виднелись стены замка ла Мот, гордые и величественные. Я поневоле позавидовал их хозяйке. Ее владение было совершенным с военной точки зрения — крепкие, высокие донжоны, широкие машикули, сооруженные по всем правилам современного военного зодчества…. Мне захотелось в будущем и свой замок отстроить подобным образом. Мы сидели у костра, пили вино, ели мясо косуль.

Тот вечер мне напомнил день, когда я впервые попробовал вино. Я вспоминал отца, грубоватого, но простого и добродушного рыцаря, умелого, храброго воина, верного товарища. Отец погиб во время турнира. Его смерть была нелепой, неправильной. У противника отца по поединку от удара треснуло копье. Но оно не обломилось пополам, как обычно случалось, а расщепилось вдоль. Противник, согласно правилам, тотчас поднял на скаку свое копье, но задел обломанным острым концом отцовский шлем. Забральный ремешок лопнул, створка открылась и обломок копья пронзил отцу левый глаз, выйдя из виска. Отец умер в мучениях в пыли ристалища. Противником отца в том поединке был старший ле Брей… Проводилось тщательное расследование. Рыцаря обвиняли в злом умысле, но в древке копья обнаружился роковой сучок, который снял все подозрения с моего будущего наставника. Мне тогда едва исполнилось четырнадцать лет. Я стал у ле Брея мечником, а потом — сержантом. После смерти отца началась моя взрослая жизнь. Я стал учиться защищать себя и свою честь.

Мысли вынесли меня в раннюю юность. Мне семнадцать лет. Я — уже сержант и несу вместе с ле Бреем дежурство на одной из дальних застав, на юге, недалеко от Крака. Мы стоим во дворе крепости, готовые в любую минуту ринуться в бой, мы ожидаем появления сарацинов. Они собирались застать нас врасплох и осыпать в полдень, когда жара особенно сильна, крепость зажженными стрелами, вызвав очередной переполох. Но, благодаря разведке, нам удалось упредить их неожиданное появление. Воздух горяч. Латы обжигают, как раскаленная сковорода. Тело мокро от пота, текущего ручьями. Нас мало. Двадцать рыцарей и двадцать четыре сержанта. На всех надеты тяжелые кованые доспехи. Из-за песчаной гряды поднимается облако пыли. Это враги. Вскоре они появятся на вершине. Я опускаю забрало, пристегиваю его задвижкой, и, для верности, кожаным ремнем. Рука сжимает неподъемное копье, у пояса висят два тяжелых меча — один запасной. На спине — запасной щит. Это оружие ле Брея. Если в бою у него сломается меч, или копье, или треснет щит, я обязан успеть подать новое оружие своему рыцарю, даже ценою собственной жизни. Сарацины видны на вершине гряды. Их много, больше сотни. Они вооружены легко — открытый шлем, легкая кольчуга, сабля, лук. Сарацины, не останавливаясь, с гиканьем устремляются к замку. В ту же минуту опускается мост, и мы выступаем. Враги это замечают. Воздух тотчас наполняется свистом стрел. Стрелы гулко стучат по броне, словно крупные градины. Мы движемся, сдерживая фыркающих коней, чтобы успеть раньше врага подойти к восточной стене. Новый рой стрел взвивается в воздух, и опять наконечники барабанят по нашим доспехам. Потом лавина врагов разделяется, намереваясь обогнуть замок с флангов, но лучники со стен препятствуют этому маневру. Мы образуем тесный клин и движемся навстречу. Сарацины соединяют оба крыла в один отряд и сталкиваются с нами в лобовой атаке, их строй разбивается об острие клина и тотчас наш клин смыкается в ромб, образуя живую крепость, в центре которой находятся сержанты.

— Копье! — кричит ле Брей.

Я подаю копье, и он начинает сражаться копьем, но вскоре кричит:

— Меч!

Я принимаю копье, подавая другой рукой меч.

Ле Брей тяжело опускает его на головы врагов. Краем глаза я слежу за темляком, чтобы он не соскочил с запястья рыцаря. Какой-то сарацин пытается достать легким длинным копьем забральный ремень ле Брея. Я подъезжаю вплотную к своему рыцарю и ударяю врага тяжелым копьем, после чего возвращаюсь на место. Сарацин выпадает из седла, но успевает отбежать на безопасное расстояние.

— Копье! — кричит ле Брей. Я подаю копье.

— Вперед! — кричит наш капитан и строй приходит в движение, оттесняя сарацинов к барханам. Первая атака сарацинов отбита. Тем временем несколько сержантов достают арбалеты и навесом стреляют по врагам, отошедшим от стен на безопасное для крепостных стрел расстояние. Из рядов нападающих появляются пешие воины в тяжелых латах, с крючьями в руках, чтобы стаскивать рыцарей с коней. Несколько человек с крючьями, в легкой броне, падают, сраженные арбалетными стрелами, остальные подбираются к нам, закрываясь щитами, под прикрытием стрел. Стрелы стучат по броне, мешая сосредоточиться. И вот, наступающие уже рядом. Железные крюки скребут по латам рыцарей, мы стоим, сдерживая атаку. Невдалеке топчутся вражеские всадники с обнаженными саблями и луками наготове, ожидая, когда кто-нибудь из рыцарей упадет и обнажит слабые места своей брони. Я даю ле Брею меч, а сам стараюсь достать копьем крючника, сдирающего с ле Брея наплечник. Враг ловко увертывается от копья, прикрываясь от ударов ле Брея длинным, каплевидным, щитом, и продолжает тянуть крюк на себя. Мне случайно удается задеть наконечником копья голень, а потом и пах противника. Он падает и не успев прикрыться щитом, тотчас оказывается раздавлен копытами лошади ле Брея. Вокруг нас появляются трупы врагов. Сарацины не ожидали, что мы выступим в такую жару в тяжелом вооружении. Они тянут время, надеясь, что жара ослабит наши силы, раскалит латы. Дышать мне становится все труднее, перед глазами плывут круги. Я очень хочу расстегнуть забрало, но не могу, зная — сделай я это, мне сразу же вонзится в подбородок стрела. Рыцари мерно работают мечами. Натиск врага слабеет с каждой минутой. Сержанты продолжают стрелять навесом из арбалетов. По нашим латам стучат вражеские стрелы. На левом фланге с грохотом падает с коня госпитальер Герхард фон Блуме, опрокинутый крючником. Тотчас сарацины осыпают Блуме градом стрел, к нему спешит десяток сабельников. Рыцари выступают вперед, пытаясь прикрыть его копьями, и это им удается. Он уползает внутрь ромба. Сержанты дают ему нового коня и копье, помогают забраться в седло и он вновь встает в ряды. Вскоре сарацины ослабляют натиск и отступают, собираясь на востоке. Враги посылают вослед последний ураган стрел и, подобрав некоторых убитых, уезжают. Мы стоим, ожидая их возврщения. Но враги уже далеко. Мы возвращаемся в крепость. Нападение отбито. Опускается мост через неглубокий ров. Мы уже во дворе. Мост со скрежетом поднимется обратно. Я падаю с коня. Меня подхватывают слуги, снимают доспехи, исподнее. Ветер приятно ласкает обнаженное тело. Мне дают выпить воды, обливают из ведра. Я выпиваю кружку, другую. Гамрот несет меня в спальню. Я замечаю пристальный взгляд лежащего на земле Блуме, которого, тоже голого, обливают водой слуги. Он смотрит на мой живот. Мне становится стыдно, и я отворачиваюсь. Оказавшись в спальне, я закрываю дверь на засов, и ложась на прохладные простыни, обессиленный и счастливый победой, тону в неге сна.