Джон Мастерс - Ночные гоцы Страница 82

Перед ним возникло лицо Рани, и внезапно у него появилась твердая уверенность, что столетие битвы при Плесси значит для нее очень много. 23 июня 1757 года индийские влыдыки склонились перед англичанами; 23 июня 1857 года она постарается, чтобы англичане, в свою очередь, склонились перед нею. Стратегически дата вполне подходила, разве что дожди начнутся необычайно рано.

Он посмотрит, сколько времени им всем понадобится, чтобы прийти в себя, а потом продумает план во всех деталях. Пока достаточно было знать, что никакой надобности в отчаянной спешке нет, а вот отчаянная надобность в отдыхе существует. Придется сделать вид, что он доверяет Пиру и чалисгонским жителям.

Он устроился поудобнее, желая, чтобы Кэролайн заметила, как он улыбается ей в темноте. Это было глупо: он и не осмелился бы улыбаться, если бы знал, что она может заметить. Их колени соприкасались; вряд ли она догадывается, чье это колено. Миссис Хэтч покачивалась в такт движению телеги и громко храпела, проталкивая воздух через полураскрытые губы.

Кэролайн он станет поклоняться. Он будет думать за нее и оберегать ее; ради нее он будет убивать, и никогда не расскажет ей об этом. Может, когда они наконец будут в безопасности, он и откроет ей кое-что из того, что ему пришлось совершить, и она будет им гордиться. Но ему ничего не добиться без колодца ее силы: он будет черпать оттуда, будет питать этой силой свой новый, свирепый разум. Теперь он знает, как надо действовать — убивать туземцев, чтобы спастись самим. Убивать, чтобы исполнились видения — видения алого пламени и горящей плоти. Если бы только Господь в неизреченной милости своей избавил его от других видений — видений ее тела, и не вводил его в искушение. Видит Бог, ему и так нелегко. А это искушение может свести его с ума. Та связь, что есть между ними — это связь святой и грешника, а не мужчины и женщины. Быть может, когда-нибудь он заслужит ее благословенную похвалу, но думать о том, другом — пытка. Он стал сосредоточенно представлять ее лицо, каким оно было, когда она несла Робина по дороге в крепость, и наконец заснул.

Гл. 20

Все двери в доме старосты стояли нараспашку, и Родни, не вставая с места, мог видеть заднюю коморку. Там прямо на полу сидел Робин и, быстро шевеля ручками и головкой, забавлялся с игрушечным деревянным тигром, вырезанным для него одним из деревенских жителей. Мальчик окреп, рана у него на голове затянулась, но он почти все время молчал, а когда рядом появлялся Родни, начинал хныкать. Если Родни брал его на руки, чтобы приласкать, он цепенел и не сводил с с отца охваченных ужасом глаз. При этом он охотно прижимался к плечу Кэролайн и устраивался на пухлых коленях Амелии Хэтч. Уголки губ у Родни опустились, и он отвернулся, чтобы еще раз оглядеть переднюю комнату.

На женской половине, на низеньком обрубке бревна у пустого очага устроилась миссис Хэтч. Она полностью оправилась от ушибов и ожогов, полученных во время спуска по шахте потайного колодца — когда это было? Прошло тринадцать дней. Это было тринадцатого мая. Каждый вечер, когда темнело, он делал зарубку на своей винтовке — винтовке Шамсингха. Сегодня было двадцать шестое мая. О первой неделе он почти ничего не помнил — он спал. Но убедился, что другого огнестрельного оружия в деревне нет, иначе не сомкнул бы глаз. Все жители до единого были подлыми трусами. Его винтовка внушала им страх, и они только поджидали удобного случая, чтобы выдать английских беженцев, но при этом не пострадать самим. Поэтому он ел, и набирался сил, и притворялся, что гораздо слабее, чем на самом деле. На самом деле он чувствовал себя отлично. Он был силен, безжалостен и снова полностью владел собой. Скоро он покажет этим свиньям, кто должен владеть ими. Он знал, откуда взялась сила, которая бурлила в его застоявшихся мускулах, позволяла Робину играть с игрушечным тигром, и одушевляла грубые шутки миссис Хэтч. Пока они трое спали, четвертая бодрствовала. Ее рука подносила к его рту подогретое молоко, эта же рука лежала у него на лбу, когда он просыпался по ночам, задыхаясь от ужаса, и ему светили бездонные глаза. Втроем они высосали ее досуха, и теперь на мертвенно бледном, со впалыми щеками лице жили только горящие огнем глаза. Он это знал и собирался помнить всю жизнь. Он воздвигнет ей трон из слоновой кости и будет поклоняться ей до конца дней. Он ее не подведет.

Пиру тоже был неутомим, но, само собой, у него были свои тайные резоны быть таким услужливым и любезным.

Передняя комната в доме старосты была квадратной, с низким потолком и глинобитным полом, обмазанным для гладкости слоем коровьего помета.[114] Кроме обрубка, на котором восседала миссис Хэтч, и подставки с горшками и поблескивающими котелками, никакой мебели в комнате не было. Во всем доме не было никакой мебели, если не считать кое-как сколоченного большого шкафа в его собственной комнате, и нескольких полок в комнате, где жили женщины. Пол и стены были ничем не покрыты, дым очага закоптил часть потолка: никакой трубы тоже не было, и с балок над очагом свисали паучьи клочья сажи. Как всегда по вечерам, комната была переполнена — деревенские старейшины сходились в дом старосты посплетничать и покурить. К этому времени он перезнакомился со всеми, и теперь обвел комнату глазами, прикидывая и взвешивая.

В дальнем углу устроились женщины: Амелия Хэтч, Кэролайн и жена старосты, если не считать колечка в носу и знака касты на лбу — смуглая копия Амелии. Все трое были в белых сари. Платье Амелии Хэтч пришло в полную негодность за несколько дней до этого, и теперь ее черные башмаки на пуговках, торчавшие из-под восточного обреза сари, смотрелись на редкость нелепо.

Босые мужчины расположились на корточках полукругом вокруг дымной плошки с жиром, подвешенной за крюк. Родни прислонился к стене, положив заряженную и взведенную винтовку на колени. Рядом устроился староста, кряжистый моложавый мужчина с тяжелой челюстью и очень темной кожей. Как и на остальных деревенских жителях, на нем была только набедренная повязка, свободно обмотанная вокруг талии, пропущенная между ног и завязанная спереди узлом. Следом сидел Кармадасс, деревенский банния — торговец и ростовщик, толстый и лоснящийся, ничем не отличающийся от своего собрата, с которым Родни сталкивался и в Бховани, и в Кишанпуре, того самого, про которого Ситапара говорила, что он связан с мятежниками. Все торговцы сделаны из одного теста. Потом жрец — лысый, лопоухий, с белым знаком касты на лбу, и священным шнуром, перекинутым через плечо. Два высохших старичка, похожих как две капли воды, сгорбленных со слезящимися глазами — близнецы, которые по их виду могли бы быть старшими братьями Пиру. Сам Пиру, последний из собравшихся, сидел прямо напротив Родни. Из его набедренной повязки выглядывал кончик черного шелкового платка.