Поль Бертрам - Тень власти Страница 84

– А о себе-то вы когда-нибудь думали, донна Марион? – спросил я, глубоко взволнованный.

– Зачем мне думать о себе? Я одинока и никому не нужна. Я женщина и не могу преодолеть в себе чувства ужаса, когда вспоминаю об этом. Но я рада, что мне удалось удержать ее от унижения или от преступления, ее, у которой были муж и отец. Чем я рисковала? Моей жизнью. Мы боимся смерти, но почему? Это всего один мучительный момент, а жизнь так длинна…

– Не могу не согласиться с вами, ибо – увы! – я нередко сам предавался таким мыслям. Но откуда у вас, такой молодой и прекрасной, столь печальная философия?

– Не могу вам сказать. Мысли приходят как-то сами собой. Если в полдень к вашему окну подлетит ворон, разве вы можете сказать, откуда он прилетел сюда утром? Жизнь многому учит. Кто виноват, что для одних она складывается радостно, для других печально?

Я молчал. Что можно было бы сказать на это? Мало-помалу донна Марион опять вернулась к рассказу.

– Дон Педро опрокинулся на кушетку и лежал неподвижно. На его лице было выражение, которого я никогда не забуду.

Страсть, удивление, упрек – все это смешалось в одно немое, но страшное обвинение. Я стояла тут же, пораженная ужасом, дрожа всем телом, но не могла отвести от него глаз. День догорал, в комнате становилось все темнее и темнее, отчего его лицо приобретало выражение какой-то страшной торжественности. Я не смела двинуться и не могла ни о чем думать. Я только смутно понимала, что мне придется ждать здесь, пока не придут и не схватят меня, и затем объявить, что это сделала я, а не Изабелла. Поэтому я ждала до тех пор, пока совсем не стемнело и не настала мертвая тишина, так что самое мое дыхание казалось слишком громким.

Вдруг позади меня послышался легкий шум, и что-то задело подол моего платья. Без сомнения, то была мышь, выскочившая, положившись на темноту и безмолвие. Но мои нервы были слишком напряжены. Я сильно вздрогнула, бросилась к двери и открыла ее настежь. Коридор, тянувшийся передо мной, был темен и безлюден. Только в конце его тускло горела лампа. Я стояла на пороге, браня себя за трусость. Я хотела было вернуться назад в комнату, но царившее везде безлюдье навело меня на мысль: может быть, мне надо действовать, а не ждать. Может быть, мастер Якоб согласится теперь нас выпустить. Может быть, я сделала не то, что было нужно, но как я могла знать это?

На минуту меня охватило сомнение. Я подумала, что у нас есть шансы на спасение, и быстро, без шума пронеслась по коридору. Везде было пусто. Я была уверена, что найду дорогу, но заблудилась и попала в коридор, который привел меня к какой-то лестнице. Не знаю, куда вела эта лестница. Я продолжала идти вперед, зная, что помещение мастера Якоба находилось внизу. Спустившись по темной и скользкой лестнице, я очутилась в каком-то огромном погребе. Я уже собиралась броситься обратно, как вдруг увидела перед собой полоску слабого света.

В одну минуту я спустилась и увидела мастера Якоба, который, стоя ко мне спиной, зажигал фонарь. Повернувшись, он столкнулся со мной лицом к лицу. Он вздрогнул и так быстро отскочил от меня, что едва не упал на мокрый пол. Мне никогда не приходило в голову, что его вечно улыбающееся лицо могло стать таким испуганным. Однако он быстро пришел в себя и сказал свирепо:

«Вы с ума сошли, и жизнь вам надоела, раз вы пришли сюда».

«Мне кажется, что по временам вы видите привидения, мастер Якоб, да и немудрено», – отвечала я.

«Что вас привело сюда и зачем вы пугаете честного человека, который собирается делать свое дело?» – грубо спросил он.

Голос его продолжал, однако, дрожать.

«Я хотела выйти и заблудилась», – объяснила я.

Я решилась рассказать ему все, но в этот момент слова как-то не шли у меня с языка.

Он пристально посмотрел на меня, и на его лицо мало-помалу вернулось обычное циничное выражение.

«Бедный дон Педро не мог быть так любезен, как привык быть любезен с дамами, – сказал он. – Надеюсь, впрочем, что его общество вам понравилось. Не стоит сердиться на него, – продолжал он, разгадав выражение моего лица, и волноваться из-за пустой штуки, которую народ зовет добродетелью. Нищим и арестантам не приходится выбирать».

«Дон Педро мертв», – прервала я его.

Мастер Якоб впился в меня глазами.

«Боже мой! Неужели это правда?» – вскричал он.

«Да, я убила его», – отвечала я, говоря прямо, хотя и хотела сначала подготовить его к этому.

Он продолжал в изумлении смотреть на меня, словно желая удостовериться, в своем ли я уме.

«Да, это правда, – поспешила я подтвердить. – Если вы дадите нам теперь возможность бежать, мы отдадим все, что у нас есть. Кроме того, графиня потом вам даст, сколько вы пожелаете».

Но он или все еще не верил мне, или хотел поторговаться как следует. Выражение его лица вдруг переменилось и, свирепо улыбнувшись, он отвечал:

«Вы сегодня в игривом настроении! Просите мастера Якоба выпустить вас! После того, что вы наделали! Предлагаете ему ваши драгоценности! Я уверен, что рано или поздно мне придется поработать над вами обеими. Разве вы не знаете, что я и сейчас могу взять все эти безделушки, которые при вас, в награду за свои труды и на память о вас. Я мог бы потребовать от вас и большего».

При этих словах я похолодела.

«Не забывайте, однако, о доне Хаиме! – воскликнула я. – Он не забывает ни добра, ни зла».

«Дон Хаим теперь далеко», – холодно отвечал он.

«Далеко или близко, но он этого не простит, – в отчаянии вскричала я. – И если вы будете способствовать тому, чтобы над нами надругались, а потом нас умертвили, то вы опять увидите перед собой привидения, а вы до них не охотник».

Странное дело – это подействовало на него.

«Будьте вы прокляты, – пробормотал он. – Кто это вас научил говорить о привидениях?»

«Клянусь вам. – торжественно сказала я. – что если мы умрем в этих стенах, замученные вашими руками, наши души не дадут вам покоя, и страшен будет смертный час ваш».

До сих пор мы говорили тихо, но теперь, сама того не замечая, я повысила голос. Благодаря причудливому устройству свода, мои последние слова повторились слабым эхом. Мастер Якоб задрожал, он хотел было выругаться, но слова замерли у него на губах.

«Чем ж я виноват, – хрипло спросил он. – Я ведь только слуга, который должен исполнять приказания своих господ, кто бы они ни были – дон Хаим, дон Педро или дон Альвар. Они уходят, а я остаюсь. Сегодня я должен пытать жертвы одного, завтра – другого. Разве я могу этого избежать?»

Время от времени проносился откуда-то снизу тихий жалобный звук, похожий на отдаленное журчание воды. Мне кажется, что под зданием проходил канал. Теперь этот звук повторился опять, словно кто-то простонал от боли. Может быть, это и на самом деле было так.