Джон Мастерс - Ночные гоцы Страница 87

С юга послышался отдаленный шум, и он поднял винтовку. Поджидая пятнистого оленя,[116] он, сидя рядом с молчащей Кэролайн, продолжал думать и строить планы. Заставить Пиру приготовить повозку в тайне от всех? Это опасно, но придется рискнуть, понадеявшись на страх перед винтовкой. Кэролайн и миссис Хэтч… сделать вид, что на них напали? Поджечь дом? Силой или хитростью, он добьется своего.

Вечером он ушел к себе пораньше, закрыл дверь и застыл, вслушиваясь в темноту. В передней комнате все еще разговаривали, но без былой жизнерадостности. Над всеми нависала тень холеры, и каждому вскоре предстояло вернуться в свое жилище. Он услышал, как Кэролайн и миссис Хэтч зашли в свою комнату, и до него донеслось слабое шуршание и звук шагов, означавшие, что они готовятся ко сну. Жара стояла невыносимая, и он на цыпочках подошел к окну и приоткрыл деревянные ставни — теперь это уже было не важно. И внутри, и снаружи было темно, как в колодце — ни лунный свет, ни сияние звезд не проникали через мрак. Назойливый писк москитов звенел в ушах и, казалось, наполнял всю комнату. Он на цыпочках вернулся к двери, прижался спиной к шкафу и стал напряженно слушать.

Внезапно раздался невнятный, но неожиданно громкий голос Пиру:

— Я отправляюсь спать.

Когда Родни уходил к себе, дверь во двор оставалась открытой, и так она должна была простоять всю ночь. Пиру спал во дворе, среди коров и коз. Если ему дорога жизнь, он выполнит то, что обещал: переждет час после ухода последнего гостя, потом потихоньку запряжет быков в ярмо и проберется с повозкой к ручью. Оси уже были смазаны — за этим Родни проследил сам.

Он услышал, как уходят старики-близнецы. Немного позже ушел банния, за ним — жрец. Потом староста и его жена с минуту бродили по дому, хлопая дверями и переговариваясь. Затрещали ступеньки — по узкой лестнице они поднимались на крышу, где спали.

Тьма и жара вдавливались в ноздри, словно пальцы, а пауки страха плели паутину на коже.

Еще рано. Рано. Пиру начнет запрягать не раньше, чем через час. Сейчас вряд ли больше половины десятого. Без повозки им не обойтись из-за Робина. Что, если Пиру его обманул? Если они уже поджидают его во дворе с топорами и дубинками? Всех ему не убить. Руки дрожали. Может, лучше прокрасться во двор и стоять над Пиру со штыком? Но у убийц может кончиться терпение. Они в любой момент могут ворваться к нему, и в соседнюю комнату, где женщины. Или влезть через окно. И их будет слишком много. Кого-то он успеет убить, но остальные навалятся на него, и они будут возиться и пыхтеть в темноте, пока топор не вонзится в его череп. И все оборвется навеки: солнечный свет, глаза Робина, сила, бурлящая в его мускулах, и чудо Кэролайн. В левом башмаке застрял камешек, и теперь врезался в мышцы подошвы.

Время шло, а он никак не мог унять дрожь в руках. У него был план, как вызволить Кэролайн, но он не мог его вспомнить. Оставалось рассчитывать только на удачу, на то, что им удастся скрыться до того, как появятся убийцы. Он абсолютно точно знал, что они вот-вот придут. Когда он ее разбудит, даже если их еще не будет, она почувствует, что в воздухе пахнет смертью. А если нет, он попросит прощения и оглушит ее. Если он будет удерживать дверь, сражаясь против них в одиночку, ему ничего не придется объяснять.

Жара окружала его бархатными объятиями, рубашка и брюки промокли от пота. Нога в башмаке горела огнем. Камешек все сильнее натирал пятку. Он уже был величиной с орех, и все рос.

Он сел и положил рядом винтовку; она тихо звякнула об пол. Он принялся расшнуровывать башмак. За две недели он снимал обувь только один раз. Потрескавшаяся кожа крепко охватывала ногу, и он никак не мог вытащить пятку. Он заполз в угол, уперся спиной в стену, и потянул за каблук. Башмак соскочил, и он стал ощупывать его изнутри.

Он много ночей приучался различать малейшие звуки, поэтому сразу услышал, как открывается дверь. Жена старосты постоянно смазывала петли, и он так и не придумал, что сделать, чтобы они скрипели. Услышав шорох, он осторожно натянул башмак и протянул руку за винтовкой. Но ее там не было. Он вспомнил, что передвинулся в угол, чтобы снять башмак. По полу заскользили ноги убийцы. Босые ноги на голом полу. Пиру с черным шелковым платком наготове?

Открыв рот, он потянулся рукой вдоль стены. Вся жизнь сосредоточилась в кончиках пальцев. Он не мог сдвинуться больше, чем на три фута. Она должна быть где-то тут, рядом. Совсем рядом. Но под пальцами была пустота. Он начал сползать вбок.

Ноги замерли у кровати. Шуршание, стук, захлебнувшийся вдох. Смерть, передвигавшаяся на этих ногах, нашла камни. Ноги повернулись и торопливо и уверенно застучали, спеша к двери. Он выбросил руку, схватил винтовку и потерял равновесие. Навалившись на стену, он уперся прикладом в плечо — выстрелить, как только дверь откроется.

Заскрипели петли, дерево ударилось о дерево. Палец сам нашел спусковой крючок. Дверь была неподвижна. Он вскочил на ноги и метнул вперед штык. Острие вонзилось в дверь, и он рванул его на себя. Совсем рядом раздался слабый вскрик, и он пришел в ужас. Вокруг билась и грохотала смерть. Он отпрыгнул назад, вскинул винтовку, но не мог понять, куда стрелять. Он ринулся вперед, тыкая в сторону вскриков, наткнулся на доску, ударил еще раз и вышиб из стены вспышку искр. Удары, грохот и крики перешли в истерические вопли. Его нервы не выдержали, и он рванулся к двери, выкрикивая:

— Кэролайн, вставай! Быстрее! Они пришли! Я иду к тебе!

Огромная квадратная тень, нависавшая рядом с ним, неожиданно рухнула, и запрыгала по полу, издавая всхлипыванья. Плакала женщина, и он, стоя у двери, лихорадочно искал фитиль. По всему дому стучали бегущие ноги. Со двора, с крыши, из соседней комнаты — отовсюду раздавались крики. В дрожащем свете он увидел лежащий на полу шкаф. Он скрипел, и изнутри слышались женские крики. Шкаф упал на дверцы, и теперь то и дело вздрагивал, когда пленница пыталась выбраться наружу. Оцепенев от ужаса, он не сводил с него глаз. Вокруг толпились люди, пылали факелы, Робин на руках у миссис Хэтч заходился в плаче, и все кричали: «Что случилось? Что случилось?»

Придушенный голос из шкафа принадлежал Кэролайн. Он, как в тумане, выступил вперед. Вместе с Пиру и старостой, дергая и толкая, они сумели поставить шкаф прямо. Дверцы распахнулись. Изнутри выпала Кэролайн и рухнула на пол, рыдая так, будто у нее разрывалось сердце. На ней не было ничего, кроме простыни, и та задралась до талии. Он тупо уставился на тугой изгиб ее ягодиц. Потом, позабыв, из-за чего все это заварилось, быстро нагнулся, завернул ее в простыню и прижал к себе. Она вцепилась ему в шею, и, уткнувшись в плечо, продолжала рыдать, пока он ласково шептал нелепые слова: