Михаил Строганов - Камни Господни Страница 9

— Вот Савва Снегов безгрешен. Истинно агнец среди волчищ.

— Да бес его знает: не то монах, не то ведун, — казак выпучил глаза. — Прижился у Строгановых, а то по доносу давно бы на кол посадили.

Василько посмотрел на Савву и потянулся за самопалом.

— Не балуй, дурень! — Савва спрыгнул с саней. — По-хорошему пищаль-то оставь!

— На кой леший ты мне сдался, — чертыхнулся Василько. — Гляди, над нами полдороги ворон кружит. Вишь, что-то у него поблескивает. Никак, шельма, кольцо увел!

Казак остановил лошадь, прицелился и выстрелил. Птица перекрутившись в воздухе, замертво рухнула вниз.

— Попал! Ей Богу, попал! Сшиб паршивца влет! Айда за добычей, — казак со всех ног бросился к убитой птице.

Он вернулся к саням и бросил мертвого ворона на снег. Ниже крыльев, между шеей и животом среди черных перьев поблескивал медный православный крест.

— Братцы, что же творится на белом свете?

— Вот тебе и Орел-городок, — Савва перекрестился и поднял птицу.

— Приедем в город, покажем Григорию Аникиевичу, — ответил Карий. — Савва, подбери ворона. Пусть Строганов своими глазами увидит.

По прибытии в Кергедан, Данилу и его спутников сразу же заперли в съезжей избе, а представленную грамоту за подписью Аники отобрали.

— В печенках сидит милость Строгановская! — казак с размаха ударил кулаком в дверь. — Приехали до полудня, а теперь, почитай, смеркается, а мы все под засовом как воры сидим!

— А ты хотел, чтобы тебя как добра молодца, накормили, напоили да в бане выпарили? — усмехнулся Савва. — Поди, знал, что не к теще ехал.

— Хоть бы харч какой дали. Со служилыми полюдски поступать надобно.

— Значит, рожей не вышел, чтобы тебя Строгановы не знамо про что кормить и поить стали.

Казак насупился и попер на Снегова с кулаками:

— Что сказал?

— Рожей не вышел, — ответил спокойно Савва.

— Ах ты, собака поповская! Рожей, говоришь, не вышел! Да я тебя сейчас об пол побрею!

— Угомонись… — Данила чуть повел бровью. — Разжужжались, как жуки майские в коробке.

Дверь скрипнула и, кряхтя с мороза, в караулку ввалился строгановский приказчик. Не снимая шапки и не перекрестясь на образа, презрительно осмотрел прибывших:

— Карий кто? Собирайся, Григорий Аникиевич ждет.

— А мы что же?

Казак пошел вслед за Данилой, но приказчик властно остановил его, ткнув плетью в грудь:

— Раз не велят кликать, значит, рожей не вышли!

** *

Придя на строгановский двор, приказчик провел Карего к погребу:

— Полезай, Григорий Аникеич припасы проверяет, там обо всем и поговорите. Недосуг ему запросто тебя видеть…

Григорий деловито осматривал каждый сосуд, принюхивался, не появился ли у рассола дурной запах, приподнимал дощечки, с удовольствием пробуя хрустящие огурчики на вкус. Завидев Карего, усмехнулся:

— Аминь, да не ходи один… К батюшке татем пробрался, чего же ко мне один да под охраной пришел? Или удаль по дороге выветрилась?

— Не один я к тебе пришел, — ответил Карий, — да не с пустыми руками, а знатный гостинец принес.

Данила вскинул руки, между пальцами блеснули два узких лезвия-жала, от которых не может защитить ни легкая стальная кольчуга, ни тяжелый пластинчатый доспех.

— Как же так! Я велел обыскать и отнять все оружие… — Григорий удивленно посмотрел на ножи. — Прикажу стервецов на хлеб и на воду посадить, коли службу нести не умеют!

Карий усмехнулся:

— Это не оружие, просто ногти в дороге отросли.

— Хорошему вору все в пору! Только сдается мне, ежели бы тебе взбрело на ум этими ногтями меня пощекотать, то я бы теперь до смерти посмеялся.

Немного помолчав, Григорий сказал уже серьезнее:

— Ты, Данила, на меня не серчай. Теперь и сам вижу — мужик ты серьезный, да и дело свое знаешь споро.

— Слова отцовского тебе не хватило? — удивился Карий. — Или что иное обо мне отписал?

Григорий испытующе посмотрел Даниле в глаза:

— Батюшка немощен стал, склонен в котенке рысь видеть. Куды ему теперь пройдох различать! А Семенка ему в рот смотрит, да без отцовского благословения не то, что судить о людях, вздохнуть не смеет.

— Кабы чаяния твоего не оправдал, тогда что?

— Вначале мои ребятушки поучили тебя уму разуму… — ухмыльнулся Строганов. — А там поглядели бы, работы у нас хоть отбавляй. Сам понимаешь, сюда не только с Руси, со всей Европы люди прибиваются. У меня даже собственный молотильщик бесов есть! Честное слово, из доминиканских монахов, Бенедиктом зовут. Он у меня ведьм вынюхивает.

— Что же ты мне послал не его, а доморощенного знахаря?

— А, — Григорий махнул рукой, — ты о Савве: ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса… Гишпанец-то мой носу со двора не кажет, боится. Знает только, как лазать под подол, да на титьках чертовы метки отыскивать… Так что гишпанец вроде пугала домашнего, для девок. Я их Бенькой так застращал, что они теперь как шелковые. И готовить стали отменно, и чистоту держат, что соринки не сыщешь!

Григорий с удовольствием хрустнул огурцом:

— Знатно строгановская соль держит, почитай полгода прошло, а лучше свежего!

Строганов аккуратно опустил дощечку, пригнетая камешком так, чтобы она скрылась в рассоле.

— Дело свое ты разумеешь, убедился. Только за комаром не с топором… Здесь не Москва, и не Царьград. В Пелым тебя не отправишь, чтобы князя ихнего, Бегбелия, на тот свет благословить… А то хорошо бы как стало, покойно!

— Подумываешь убить Бегбелия и воевать вогулов? — пытливо спросил Карий.

— Да надо бы… Только в этих лесах ты и десяти верст не пройдешь, как охотники вогульские тебя выследят, поймают и кожу сдерут. А потом в отместку нагрянут наши городки жечь, а у нас вместо рати мужики на полати.

— Тогда Бегбелий придет первым, — Данила направился к выходу, — раз вы не можете на войну решиться.

— Ты даже представить не можешь, что сейчас происходит! Пелымцы запугивают пермяков, посылая на них свои отряды, да под видом гулящего люда к нам на промыслы подсылают бывших полонян, а в городках и острожках через подкупленных холопов и баб распускают дурные слухи. Ты представляешь, что станет, если однажды колодцы окажутся отравленными, если поднимется мятеж, и в спину пушкарям воткнутся рогатины, если… — Строганов раздраженно отмахнулся. — Бегбелий уже похвалялся перед Кучумом первым взять всю Пермь Великую!

— Знать, не случайно над Кергеданом-Орлом крещеные вороны кружат…

— Если бы только вороны. Орел-городок стоит пять лет, а нашествие волков началось только этой зимою… — сокрушенно сказал Григорий Аникиевич. — Только это другие волки, таких мы раньше не видывали: огромные, каждый пуда на четыре, а то и на пять с гаком вытянет! Умные, ярые звери. Местных волков перерезали, как овец! Пытались облавы устраивать, да только охотников не досчитались…