Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1 Страница 9

Но откуда же это белое сияние? Оно скользит кругом челнока, еще более светлое под лучами луны. Хонг Коп смутно сознает, что уменьшается жар его лихорадки, что благоухающее дыхание увлажнило его пересохший рот и оживило кровь в жилах.

Чудится, будто это луч, отделившийся от зари и опередивший ее; чудится, что это светоносное дыхание, вечно такое юное, такое чистое, такое нежное, снизошло милосердно к осужденному на смертные муки.

Безуспешно старается Хонг Коп проникнуть своими отяжелевшими глазами через ночной мрак и ощутить реальность чудесного видения; его нервы, лишенные ясновидящего снадобья, не могут более постигать сверхчеловеческого мира.

И вот сон, такой желанный сон, смежил его веки — это чудо, так как курильщик, лишенный опия, никогда не может спать. И вот… закрываются несчастные глаза, измученный мозг успокаивается, умиротворяется. На крыльях золотых слетаются грезы, так непохожие на только что кривлявшихся духов. Над челноком так близко, совсем близко от заснувшего Хонг Копа, словно бабочка, трепещет освободительное сияние. И затем в благотворной тишине, хотя и слабо, слышен шум равномерный и ясный; это капли падают одна за другой в пустой горшок от опия.

Заря. Солнце медленно поднимается по опустевшему небу. На огражденном скалами озере не видно ничего, кроме челнока. И, постепенно освобождаясь от таинственного ночного очарования, природа становится суровой и враждебной к спящему пленнику.

Палящие белые лучи сурово колют в лицо Хонг Копа. Он просыпается и сейчас же замечает чудо:

— Горшок!..

Как могло это случиться?.. Но во всяком случае это опий — густой, не очень черный, с красноватым отливом, можно подумать, со следами крови. Но капли хорошо пристают к игле, а когда их подносишь к лампе, они вздуваются и становятся похожими на расплавленное золото.

— Да, это опий.

Это чудеснейший опий! Клубы дыма целительно проникают в жадную грудь, наполняя все существо необычайной сладостью. И моментально вся усталость, тоска рассеиваются, исчезают. Начинается новая жизнь. Застывшая кровь оттаяла. Засохший мозг увлажнился и вибрирует. К возрожденному сердцу в изобилии приливают силы, хладнокровие, величественная бесстрастность, к мозгу — ясновидение и философская мудрость.

Курильщик сейчас же обретает былую мощь.

Враждебные скалы, пленившие его, не страшны. Не страшно для него без воды и риса ожидать медленного приближения смерти. Опий превратил жизнь в чудесный путь, идя по которому освобожденный человек придет к богам.

Хонг Коп курит. Солнце стоит уже в зените; медленно спускается к закату. Хонг Коп все еще курит.

И ночь второй раз сменяет день.

На этот раз нет злых духов. Опий прогнал все нечистые силы. А впрочем, Хонг Коп теперь вооружен против призраков, он выше их.

Он знает, что ничто враждебное не осмелится явиться. Но он знает также, что явится нечто совсем иное (это ему сказал опий), явится покровительственное Сияние, которое спасло его вчера. И он почтительно его ожидает, устремив глаза на восток, откуда оно должно спуститься.

И вот наступил час. Луна поднялась над скалами. И, скользя по ее первому лучу, как луч более блестящий, Сияние спустилось на озеро. Хонг Коп смотрел на него своими просвещенными глазами; Сияние приняло форму женщины, бесконечно грациозной и прекрасной. Ее чистое лицо белее, чем что-либо живущее в Лаосе и Аннаме; оно окаймлено прелестными волосами, более тонкими, чем размотанный шелк; конечно, ее волосы черны, как все волосы на свете, но под лучами луны они отливают золотом. Ее шея гибка, как стебель, поднявшийся над лучезарными плечами, просвечивающими под платьем из драгоценных камней, менее блестящих, чем тело, которое они прикрывают. Ее правая рука, которой она делает знаки мира, еще сохраняет кровавую, свежую рану. Это принцесса из нефритовой джонки, дочь царя дракона — прекрасная Ю Ченг Хоа.

Она приближается к Хонг Копу, легко ступая по покорным ей водам, и перед направленным на нее ясным взором Хонг Копа она волнуется и робеет, — это она-то возвышенный Цветок Нефрита… Это потому, что курильщик-пират, надменный пленник, поразительно прекрасен; он прекраснее самых грез Феи. И не то же ли чувство, что бывает у простой женщины, замедляет божественные шаги Ю Ченг Хоа.

Все-таки она набирается храбрости и приближается; вот она уже у челнока. Она уже ступает в челнок своим жемчужным башмачком, она совсем близко, Хонг Коп слышит, как бьется ее священное сердце боязливыми ударами.

Она все время простирает почти умоляюще свою бедную, пронзенную руку; из нее мелкими каплями капает кровь. И тогда Хонг Коп понимает чудо: эта кровь — опий, вот каким образом наполнился пустой горшок. Милосердный Цветок Нефрита пожелала, чтобы ее палач утолил жажду и напился соком ее божественной крови.

Очень странное милосердие!.. Хонг Коп старается догадаться — и не догадывается. Да, этот опий, этот волшебный опий, являющийся кровью, призывает к миру…

Она становится смелее, оттого что так почтителен пленник, оттого в особенности, что по непонимающим его глазам она угадывает, что он не видит всего. Фея улыбается.

И эта непередаваемая улыбка незаметно смущает девственную душу царя-пирата.

Так, в молчании, пребывают они перед лицом друг друга. Он лежит на циновке, она стоит перед ним. Их взгляды встречаются и мало-помалу становятся ласковыми. И сама луна задерживается на небе. Ее лучи играют в складках шелка, облегающего стройное, нервное тело курильщика, играют на изумрудах, сверкающих на молочно-белых бедрах Цветка Нефрита…

Хонг Коп опьянен магическим опием. Спала тяжесть с его тела. Его голова преисполнена радостной чредою сверкающих образов, блестящих мыслей. И поистине он равен Бессмертной; и все-таки в полноте его наслаждений еще одна радость кажется ему желанной — радость несравненной девы, стоящей перед ним. Но она остается неведомой и непроницаемой. И всей смелости, которую дал опий, не достает Хонг Копу, чтобы подняться с циновки, взять божественную руку, которую, может быть, у него не отнимут.

Луна склоняется к западным горам. Скоро, уже скоро забелеет на востоке заря и солнце рассеет их очарование. Хонг Коп по мере того, как улыбается Фея, видит яснее; он угадывает, что должно произойти что-то великое, распахнутся врата к высшему, что он должен торопиться, пока не ушло время. Но неуверенность продолжает парализовать его, хотя все сильнее и сильнее охватывает его желание приложиться влюбленными губами к раненой руке, из которой неизменно продолжает сочиться кровь.