Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу - Дженнифер Рудольф Страница 9

Как бы ни трудно было ответить, это ключевой вопрос для будущего страны. И ответ, что неудивительно, во многом зависит от того, кому этот вопрос задан.

Для большинства граждан КНР, включая почти всех китайцев-ханьцев, тибетцы, уйгуры и монголы несчастны потому, что некоторые «смутьяны» из их числа пробудили ложные надежды на полную независимость и выгоды, которые якобы последуют за отделением от КНР. Те, кто питает такие надежды — или предположительно питает их, — подвергают себя и страну огромному риску. Мало того что мечты о независимости обречены закончиться разочарованием — они заслуживают уничтожения, так как угрожают целостности страны.

Далее, большинство резидентов-ханьцев добавит, что, если бы тибетцы, уйгуры и монголы пожелали внимательно взглянуть по сторонам, они осознали бы, как им невероятно повезло быть частью КНР. Обреченные историей на отсталое положение, эти народы наконец были вознесены из прежнего жалкого существования. За последние несколько десятилетий не-ханьские сообщества увидели конец несправедливой эксплуатации человека человеком, искоренение бедности, ликвидацию болезней, увеличение продолжительности жизни, распространение образования, улучшение транспорта и инфраструктуры, а в целом — существенный рост уровня жизни, и все это благодаря вниманию со стороны КПК и щедрому вложению ресурсов от правительства. Вот почему, гласит это мнение, не-ханьское население задолжало стране огромную благодарность. И то, что некоторые отказываются признавать это великодушие, а вместо этого предпочитают жаловаться на кажущиеся проявления несправедливости по отношению к ним — и даже доходят до насилия во имя бунта против партии и страны, — в глазах многих рядовых китайцев выглядит порочным и неразумным.

Если задать тот же вопрос — «Почему вы несчастны?» — тибетцам, уйгурам и монголам, обычно на свет выплывет совершенно иной ответ. Большинство действительно признают материальные улучшения жизни благодаря включению их исторических земель в состав КНР. Но, добавят они, подумайте о цене, которую мы заплатили. Несмотря на обещания правительства — во многих случаях эти обещания были даны основателями КНР, — наш уклад жизни растворяется, языки исчезают, и мы не можем свободно исповедовать нашу религию. Хотя мы и живем в так называемых «автономных» областях, на практике у нас мало или вовсе нет полномочий в местных вопросах. Мы не можем преподавать нашим детям в школе родной язык и даже защитить право наших же соотечественников одеваться, носить прически или называть детей, как им нравится. Даже если мы осмелимся высказать какую бы то ни было жалобу, нас немедленно называют «террористами» и «сепаратистами», арестовывают, запугивают и сажают в тюрьму.

Некоторые уйгуры также могут добавить, что с ними обращаются как с гражданами второго сорта, отказывают им в равной оплате и равному доступу к трудоустройству даже в Синьцзяне, заставляют иметь при себе особые удостоверения личности и подвергают тому, что американцы называют проверками по расовому признаку. Многие скажут: если бы вы жили здесь так, как живем мы, вы бы заключили, что китайское правление — на самом деле род внутреннего колониализма, а инстинктивная исламофобия в мире после 11 сентября создает ту самую разобщающую ненависть, которую КПК на словах стремится ликвидировать.

Напряженность физически ощутима не только между этническими меньшинствами и органами госбезопасности (так было на протяжении долгого времени), но — что еще тревожнее — и между этническими меньшинствами и ханьским большинством, что до середины 2000-х годов наблюдалось сравнительно редко.

Никто, даже правительство, не утверждает, что проблемы нет. Целые аппараты чиновников посвящены попыткам разрядить ситуацию, и еще другие аппараты — удержанию ее под контролем. В политических и научных изданиях появляются бесчисленные статьи, обсуждающие вопрос с любой (допустимой) точки зрения, хотя открытая дискуссия по поводу проблемы в популярных СМИ почти отсутствует. Отдельные смельчаки, такие как писатель Ван Лисюн и блогер Вэйсэ, супружеская пара, публично выступили с критикой положения, которое выглядит неуклонно ухудшающимся, так как все более жесткие репрессии, пристальное наблюдение, уменьшение свобод и все более суровые наказания, судя по всему, загоняют сопротивление в подполье и способствуют ухудшению межэтнических взаимоотношений, что не только уничтожает культуры, но и подвергает риску безопасность всех граждан Китая, равно ханьцев и прочих. Они предлагают покончить с безнадежными, по их мнению, правительственными практиками и ввести более толерантную политику и большую степень самоуправления. Но, похоже, наблюдается мало признаков сдвига в этом направлении, по крайней мере на данный момент.

Историческая перспектива

Межэтническая напряженность оставалась неразрешимой проблемой на протяжении почти всей современной истории Китая. В начале XX столетия Гоминьдан (ГМД, Национальная партия) воспринимал не-ханьские народы как изначально «китайцев» и ожидал, что в конечном счете они ассимилируются до единой ханьской нормы. Патерналистское отношение, сопутствовавшее такому взгляду, мало способствовало симпатии к режиму ГМД со стороны не-ханьских народов. Почувствовав удачный момент, КПК отвергла «китаизацию» и пообещала не-ханьским народам намного больше автономии — в какой-то момент она даже предложила им право выйти из состава Китая. И хотя об этой оговорке забыли задолго до того, как была написана первая конституция после 1949 года, этот документ все же включал в себя широкий спектр мер по защите религий, культур и языков меньшинств.

Мао Цзэдун — чья революция, вероятно, никогда бы не случилась, не обеспечь он себе поддержку не-ханьских сообществ во время Великого похода, — официально осудил отрицательные последствия «великого ханьского шовинизма» ГМД и старался проявлять уважение к достоинству не-ханьских групп. Эта более толерантная позиция была на время отложена в период Культурной революции (1966–1976 годы), но вновь ожила в 1980-е, когда преобладала относительно либеральная политика в отношении меньшинств. В большей части вопросов эта политика была отыграна назад в 1990-е, в связи с опасениями партийных лидеров из-за растущих требований автономии, в основном от тибетского сообщества, возглавляемого Далай-ламой. Ситуация в Синьцзяне, в свою очередь, осложнилась в начале 2000-х годов появлением транснациональных террористических организаций, таких как «Аль-Каида».

Так как переход от империи к нации продолжается и в XXI веке, решения двадцатого столетия в своем изначальном виде, похоже, потерпели поражение. Сейчас межэтническая напряженность на границах Китая представляет собой неопровержимый факт, как для китайского государства под ханьским руководством, так и для не-ханьских народов. Обе стороны оглядываются в прошлое и видят, что история на их стороне. Коммунистическая партия Китая смотрит на СССР и его распад — судьба, которой она стремится избежать любой ценой и за которую во многом винит «ошибочную» национальную политику Советов, предоставившую слишком много власти местным, нерусским субъектам. Тибетцы, уйгуры и монголы, среди которых мало кто всерьез исповедует сепаратистские идеи, указывают на примеры США, Австралии и Канады, опасаясь, что их постигла судьба, подобная судьбе коренных народов этих стран, чей образ