Джон Мастерс - Ночные гоцы Страница 99

— Но… но я думал, что у вас есть полк Бенгальской европейской пехоты, сэр. И драгуны, и батарея или две двенадцатифунтовых пушек.

— Они у меня были.

Генерал ни разу не повысил голос, и его интонация оставалась все такой же ровной.

— У меня был Четырнадцатый полк Бенгальской европейской пехоты. Но как только известие о мятеже достигло генерального штаба, я получил приказание отправить его и все двенадцатифунтовые пушки в Джаббалпур. А драгунов незадолго до этого отправили в Китай.[131] Им на замену через несколько дней прислали эскадрон бомбейских улан — сотню язычников вместо двух тысяч христиан. Позвольте я продолжу. Мне известно, что враг располагает двумя хорошо вооруженными и дисциплинированными полками из Бховани — вашим Тринадцатым и Восемьдесят восьмым. По моим данным, у них имеется еще примерно три полка кишанпурской пехоты, но они боевой ценности не представляют. До сей поры я рассчитывал на то, что у них нет никакой артиллерии, если не считать пары княжеских шестифунтовых пушек…

— Мне очень жаль, сэр. Я старался, но так и не сумел до них добраться…

Сэр Гектор с ледяной улыбкой наклонил голову:

— Ваши мужество и преданность выше всяких похвал. Но таковы факты. У меня здесь еще женщины и дети из всех окрестных гарнизонов, общим числом около двух сотен. Полки, которые ушли в Джаббалпур, оставили свои семьи, и мое положение не таково, чтобы я мог выделить людей для сопровождения их в Калькутту. Вы говорите, что бенгальские сипаи собираются восстать, но я знаю, что меня вот-вот атакуют. Если мне каким-то образом удастся разоружить и распустить туземную пехоту и бомбейских улан, нам придется сражаться с противником, который превосходит нас в шесть раз. При Плесси они превосходили нас в пятнадцать раз, и мы все равно их разбили, но сипаи 1857 года не похожи на то трусливое отребье в лохмотьях, из которого состояла армия Сирадж-ад-Даулы в 1757 году. Мне остается только полагаться на свой разум и молиться, чтобы Господь послал мне указания. Раз веских доказательств нет, значит, Его воля — не разоружать сипаев. Через час они выдвинутся на боевые позиции.

Родни уперся взглядом в колени. По спине тек пот, руки онемели и стали липкими от пота. Голова гудела, и он не мог придумать, что бы еще сказать. Через час сипаи разойдутся по боевым постам и станут недоступны для команд генерала; после этого их уже невозможно будет разоружить. Исход будет в руке Господней. Но ему надо было сказать еще об одном. Мучительно подбирая слова и запинаясь, он сказал:

— Хорошо, сэр. Но на улицах… там полно мертвецов… изнасилованных и убитых. И туземные солдаты видят их. Если те, кто совершил это, не будут наказаны, мы не имеем никакого морального права ожидать лучшего обращения сами, в том случае, если полки… если мы… если…

Он не смог закончить фразу.

Сэр Гектор сказал:

— Я знаю об этом. Подлое, низкое деяние. Я пытался, но не смог найти виновных, потому что ни офицеры, ни унтер-офицеры гренадерского полка и артиллерийской батареи не оказывали мне никакого содействия. Всю свою жизнь я старался руководствоваться заповедями нашего Спасителя, но признаюсь вам, капитан, что сейчас меня впервые обуревают сомнения. Это сделали англичане, когда услышали о том, что произошло в Бховани. Их страсти воспламенены, и с ними бесполезно разговаривать о подобающем христианам милосердии. А как офицер, командующий войсками, от которого зависит так много невинных жизней, я не могу не понимать, насколько лучше будут сражаться английские солдаты, если дать волю их ярости и поошрить ее. Я не знаю, что лучше. Я должен поддерживать дисциплину; я должен выиграть сражение с теми людьми, что у меня есть; я не должен отталкивать туземные полки в час их мучительного выбора.

Генерал замолчал, и Родни поднял голову. Лицо сэра Гектора не выражало ничего. Он был из более крутого теста, чем Делламэн, хотя тоже состоял из множества людей. Какие битвы бушевали по ночам за этим высоким лбом, битвы между яростными увещеваниями личного Бога, кристально ясными велениями Нагорной проповеди и холодными, как лед, замыслами нового Наполеона?

Сэр Гектор сошел со своей книги, обогнул стол и коснулся плеча Родни.

— Есть еще кое-что, капитан, что повлияло на мое решение не разоружать туземные полки. Об этом я не говорил никому. Я не смею. Генералы — одинокие люди. Рано или поздно мы выиграем эту войну. И наша победа обречет Индию на поколения ненависти, если только где-то на поле боя не родится новое доверие, чтобы заменить прежнее. Это новое доверие никогда не станет таким, каким было — вспомните Бховани или взгляните на улицы — но оно будет удушено в колыбели и погибнет раз и навсегда, если туземные полки не сохранят верность. Верность себе, капитан. Без новых, очевидных доказательств против них, я должен дать им такую возможность.

Говорить было больше не о чем. Родни знал, что видит великого человека, и на месте генерала, располагая теми же фактами, мог бы только молиться о его смелости, мудрости и дальновидности. После всех мук и испытаний, смертный приговор оказался неожиданно сладким: «Я должен дать им возможность». Теперь ему оставалось приготовиться к смерти, и прожить свои последние минуты так, как подобает солдату — в горячке боя, а не в горечи ненависти.

Он с трудом выпрямился, отдал честь и шагнул к двери. Потом остановился, вернулся назад и забрал винтовку со штыком. Генерал кинул на него быстрый взгляд, когда он выходил.

Мимо по коридору, зажав в руке какую-то бумагу, шел сипай. Его каблуки стучали по каменным плитам. Родни тупо уставился на большие цифры «82» на его кивере. В лице было что-то странное — оно было напряженным и каким-то нездоровым. Он продолжал идти. Где-то он уже видел такое выражение… Свет, падавший из открытой двери, ласкал лицо сипая. Он порылся в ошметках своей памяти и замедлил шаг.

Наик Парасийя на детском празднике в субботний день в Бховани — у него было такое же выражение животной боли!

Родни не мог пошевелиться. Он оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Прямо над ухом раздавался чей-то голос. Он не слушал, но отчаянно цеплялся за воспоминания, изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Выражение, как у наика Парасийи — но он где-то видел и само лицо… «Ступайте прочь! Никакого сахиба здесь нет!» Его глаза сузились, и он увидел, что с ним разговаривает сэр Гектор — видимо, он пошел за ним, и теперь уговаривал его прилечь и отдохнуть. «Вон отсюда, вы, свиньи пьяные! Прочь!» Он прокричал эти слова вслух и генерал вздрогнул. Сипай свернул из коридора в какую-то дверь. У него была покатая спина и длинные руки.