Далеко от неба - Александр Федорович Косенков Страница 99

Собравшиеся у костра, кто улыбаясь, кто хмурясь и похмыкивая, отвернулись от напрягшего широкую сутулую спину Кондрата. Отвернулись и Ильин с Иваном, только хорунжий, прежде чем отвернуться, натянул на самые глаза Никите свою фуражку и, обняв за плечи, развернул его вместе с собой.

— Ты, Кондрат, это самое… Покажилься хорошенько, чтобы ошибки не получилось. Пускай они подольше по тебе поелозят, мураши эти. Глядишь, все наше общество от неведомо чего уберегешь. Как они там, елозят?

Кондрат довольно долго молчал, словно проверял себя, потом медленно поднялся на ноги и повернулся к казакам, которые, сдерживая улыбки, смотрели на него во все глаза. Один лишь Никита по-прежнему стоял в нахлобученной на глаза фуражке. Осознав, что насчет парня у него вышла промашка, Кондрат растерянно стал поглаживать бороду, но потом, укрепившись в своих недавних ощущениях, решил все-таки настаивать на своем.

— Ты, паря, не серчай, что насчет тебя у меня соображение было. Только, сколько себя помню, ни разу еще в этом деле промаха не допускал. Выходит, кто-то другой пялился. Ровно на мушке держал, ажно шея вспотела.

— Это она у тебя с конфузу помокрела, — под дружный хохот выдвинул версию кто-то из казаков. — Мы все отворотясь сидели.

— Видать, не все.

— Все, Кондрат Степанович, как есть все. Чтобы без всяких сомнениев. Не одному тебе невесть что чудится.

— Ну. Прижмуришься, чтобы дремнуть хоть маленько, сразу хрень всякая в башку лезет. Сидишь потом, как филин, всю ночь глазами ворочаешь. А потом с недосыпу в седле качает.

— Тунгус наш давеча неспроста в костер соль, пшено, чай и еще чего-то по горстке покидал. Говорит, ихний Огды-Бог сердится, что мы сюда наладились. Очень даже просто пакость устроит, ежели соответствовать не будем.

— Чему соответствовать-то?

— Ну, видать, чтобы никакой обиды ему не случилось.

— У них свой Бог, у нас свой. Кому молиться, тому и пригодиться. Наш Николай-Угодник в обиду не даст, ежели что.

— Завели, как бабы на завалинке, — не выдержал Иван Рудых. — Вон, господин топограф объясняет, что от большой высоты разные головные переживания, а то и видения могут происходить. Мозгам воздуха не хватает, так они от этого вроде как сбиваются на разную чепуховину. Мы когда на Кавказе горцев тамошних замиряли, тоже чертовщины разной хватало. Особо, когда на вершинку какую повыше заберешься да к манерке для сугреву приложишься. Внизу облака, тучи, молнии другой раз под ногами полыхнут, а ты сидишь, вроде как ангел какой, сверху все это дело наблюдаешь. Словно летишь куда-то или сон дурной видишь.

— Пошто дурной? — удивился Никита.

— Потому дурной, что казаку летать не положено. Об окружающей местности полагается правильное представление иметь, чтобы полностью оправдывать свое боевое назначение.

— В настоящее время высота, где мы находимся, по моим приблизительным измерениям, почти две версты над уровнем моря, — вмешался наконец в разговор Ильин.

— Под самые небеса забралися. Вниз глядеть, с непривычки голова кругом идет.

— К солнышку ближе, а зябко, как в погребе у тещи. У ей там и летом стенки в куржаке.

— Зябкость от разреженности воздуха. Кислорода тут действительно несколько меньше. А еще, судя по некоторым признакам, места здесь в самом деле не совсем обычные.

— Вот и я говорю, — поспешил встрять сидевший чуть поодаль от костра казак. — Сколь верст пустолесье сплошное. Ни зверя, ни птицы, ни рыбы — как пораспужал кто.

— Об чем и разговор. Не та беда, что во ржи лебеда, а то беды, что ни ржи, ни лебеды.

— Тишина такая, что в ушах звенит.

— Ну, звенеть может опять-таки от высоты, — успокаивающе улыбнулся Ильин. — Завтра спустимся в долину, и все пройдет. А особенность данной местности может происходить от мощного тектонического разлома. Миллионы лет назад тут все ходуном ходило. Земля тряслась, поднимались горы, образовывались гигантские провалы, бушевали вулканы, текла лава…

— Вода, что ль, такая?

— Нет. Лава — расплавленные горные породы, которые под колоссальным давлением вырывались наружу.

— Страсти какие. Как в аду, что ли?

— Образно говоря, это действительно был самый настоящий ад. Правда, ничего живого на Земле тогда еще не было. Она только готовилась стать такой, какой мы ее знаем. И вот вполне возможно, что именно в данной местности разлом земной коры оказался особенно глубоким, что и определило некоторые ее особенности. Мне приходилось слышать от бывалых людей, что такие места в Сибири не такая уж редкость. Видимо, сгущается в них какая-то неведомая нам еще энергия и каким-то образом воздействует на психику.

— Так черти — они завсегда отираются, где погаже и человеку невмоготу.

— Вот он! — вдруг тонким, не своим, голосом крикнул Никита, показывая дрожащей рукой в направлении густой тени, отбрасываемой причудливо выветренной скалой, которая на фоне дотлевающего заката напоминала силуэт огромной нахохлившейся птицы.

— Черт, что ли? — весело спросил молоденький казак, единственный из команды еще не обзаведшийся мужской растительностью на подвижном широкоскулом лице.

— Который следом шел, — прошептал побледневший Никита.

— Поблазнилось тебе, паря, — усмехнулся Кондрат. — Не хужей, чем мне давеча. Правильно, видать, господин топограф объясняет: все это от окружающей местности происходит. Больно уж муторно она на нутро воздействует.

— Тунгус наш тоже чегой-то учуял, — насторожился Иван Рудых, заметив, что орочон, сидевший у отдельного небольшого костерка, вскочил на ноги и торопливо пристраивает на сошник длинноствольное зверовое ружье, глядя в ту же сторону, куда показывал Никита.

Теперь уже все отчетливо услышали стук скатывающихся из-под чьих-то ног камней. Кто-то спускался с невидной за камнями седловины перевала. Казаки, вскочив на ноги, торопливо разобрали составленные пирамидой винтовки. Раздетый по пояс подъесаул, умывавшийся ледяной водой горного озерка, заметив движение среди казаков, выпрямился и крикнул: — Что там у вас? Что случилось?

— Не поверите, Александр Вениаминович, — нарочито громким голосом отозвался ротмистр. Держа наготове перехваченную у одного из казаков винтовку, он шагнул навстречу вышедшему из-за камней человеку. — Товарищ социал-революционер Зельдович собственной персоной прибыли