Запретам вопреки - Анатолий Демьянович Луцков Страница 10

В стране, куда какая-то глумливая фатальность привела экипаж «Ладоги», ее черные власти, бескровно сменившие белых правителей, никогда не пытались идти по пути так называемого реального социализма. Поэтому советские политики ею всерьез не интересовались, наклеив на нее неодобрительный ярлык «страны с капиталистической ориентацией». Но посольство, как и в других подобных странах, здесь имелось. Возможно, это делалось с целью трудоустройства отставных глав обкомов и крайкомов партии, ибо означенные товарищи почему-то считались изначально готовыми к дипломатической службе и по-свойски назначались послами в страны третьего мира. Чаще всего они были представителями южных окраин Советского Союза, то есть из так называемых «солнечных» союзных и автономных республик. Возможно, на Смоленской площади считали, что посол, черты лица которого трудно отнести к чисто европейским, будет более по душе обитателям стран, освободившимся от власти ненавистных белых. Шли годы, распалась великая страна, бывший "могучий оплот мира и социализма", а родные республики многих послов стали в одночасье суверенными государствами и обзавелись не только своими флагами и гербами, но даже учредили собственные посольства за рубежом. Но прежние, еще "советские", послы не спешили со сменой гражданства, они так же продолжали занимать свои кресла в посольских особняках, над которыми теперь реял другой флаг. О них, казалось, просто забыли на упомянутой уже площади. Одним из таких послов был и посол в этой стране, Абубекир Мухамеджанович. Капитан написал три письма в посольство, которые остались без ответа, пару раз звонил, и ему ответил кто-то из посольских: «Абубекир Мухамеджанович сейчас занят». А в другой раз отвечала африканская секретарша, и на своем ужасном английском обещая непременно передать капитанскую просьбу «его превосходительству».

Жизнь в порту начиналась рано, чтобы до наступления жары сделать главную работу. Утренней прохлады, правда, здесь почти не чувствовалось, взамен была какая-то липкая сырость, и она держалась довольно долго, пока солнце с похвальной регулярностью не начинало золотить верхушки пальм вдоль залива, а динамики из минаретов ближайших мечетей уже возглашали свое неизменное «аллаху акбар!», в то время как тонкоголосые колокола католической церкви Двенадцати Апостолов ненавязчиво призывали к мессе.

В такое вот утро к самому причалу подъехала посольская машина с черным шофером, и из нее бодро выскочил первый, как позднее выяснилось, секретарь в обычной посольской униформе: белая рубашка-короткорукавка, темные брюки и галстук. Столица была в полутора часах езды от порта, и секретарю не пришлось идти на необходимость слишком уж раннего пробуждения.

Он хотел поговорить с капитаном наедине, Но Якимов с фальшивой любезностью сразу же заявил:

— В кои-то веки мы видим представителя родной державы, да еще и на борту нашего судна, поэтому надо, чтобы вся команда была в сборе. Возможно, будут вопросы.

Самым просторным помещением на судне была столовая команды. Там и собрались. Макс тоже приковылял вместе со всеми, но его удалили, и он ушел, с оскорбительной наглядностью, и как бы в виде протеста, выставив красный зад и обиженно озираясь. Почему-то чувствовалось, что встреча вызовет взаимное неудовольствие сторон. Так оно и произошло. Выяснилось из слов гостя, что посольство не может помочь морякам материально — у него нет на это средств, но если судно будет продано на торгах в погашение задолженности перед портом, оно ускорит оформление документов для возвращения на родину, если, конечно, в результате этой продажи у них появятся средства для этого самого возвращения.

— Впрочем, я не уверен, что все захотят этим воспользоваться, — как-то двусмысленно сказал секретарь, полнеющий господин с бледным, несмотря на долгое пребывание тропиках, лицом. Видимо, он не часто рисковал показываться на солнце.

— Это почему же? — угрюмым басом спросил страмех Чирков. — Поясните свою мысль, уважаемый.

— Вы плаваете под чужим флагом, — тоном обвинителя начал гость. — Судно принадлежит не государству, которое я предствляю, а частным лицам. Единственное, что нас связывает — это общее гражданство, а его, как известно, можно всегда сменить, приложив некоторые усилия.

Капитан слушал с досадливым нетерпением и весьма нелюбезно прервал посольского работника:

— Не я поднял на кормовом флагштоке эту зеленую тряпку, лично я хотел бы плавать под российским флагом! Но государство, которое вы представляете, позволяет разным проходимцам разворовывать флот, его продавать и перепродавать. Вот поэтому мы и здесь. Если от вас мы ничего конструктивного не услышим, встречу считаю оконченной.

Да, капитан явно дипломатом не был. Он встал тогда с места с подчеркнутой и оскорбительной для гостя резкостью.

Секретарь тоже встал и слишком быстро для полноватого человека ушел, кажется, даже и не попрощавшись. Он был зол на капитана еще и за то, что тот не дал ему возможности высказать главное, ради чего он и приехал. Не иметь никакого дела с антиправительственными силами! Вот что он должен быть сказать этому грубияну. В стране уже не один год шла настоящая война с мятежниками. Считалось, что бои происходили где-то очень далеко. Но было видно, как со столичной окраины несколько раз в день взмывают в небо пятнистые "фантомы" и летят на север бомбить и обстреливать позиции повстанцев. На улицах, тем временем, появлялись листки на стенах домов с текстами на английском и местных языках. В них говорилось: "Народ взялся за оружие, чтобы свергнуть ненавистную правящую клику, продавшуюся западным неоколониалистам и заокеанским империалистам. И волю народа не сломить!"

Секретарь посольства твердо знал, что его страна не должна ни во что вмешиваться. А команда на этом надоевшем всем судне, к сожалению, не имеет других паспортов, кроме российских. Сидя в машине и обдуваемый все еще свежим ветерком, секретарь оглянулся туда, где остался главный порт страны, а в нем эта, застрявшая по чьей-то дурости, "Ладога". А вдруг у них появится связь с мятежниками? Мало ли чего. И тогда он подумал, что если грянет скандал и вся команда окажется в тюрьме, извлекать ее из туземного узилища посольство не будет. Пусть отсиживают весь свой срок.

Безденежье угнетало Свирина и это замечал Эльяс Халид, который занимался разными торговыми и околоторговыми делами,