Стервятники - Смит Уилбур Страница 108

Большинство офицеров и старшин служили с Левеллином во время войны и доказали свои способности и храбрость, но на борту плыл и один новичок, молодой офицер, четвертый сын Джорджа, графа Уинтертона.

Лорд Уинтертон был мастером-навигатором Ордена, одним из самых богатых и влиятельных людей Англии. Он владел целым флотом каперов и торговых кораблей. Его светлость Винсент Уинтертон отправился в первое каперское плавание под руководством Левеллина, которому отец отдал сына в учение. Это был красивый юноша, которому еще не исполнилось двадцати лет, но хорошо образованный, вежливый, с изысканными манерами, которые снискали ему приязнь и матросов, и офицеров.

Во второй вечер на «Золотом кусте» он был среди прочих гостей в каюте Левеллина.

Обед начался весело и оживленно: все англичане были в хорошем настроении, плыли на отличном корабле и надеялись добыть славу и золото. Шредер, напротив, был мрачен и держался отчужденно. После второго стакана вина Левеллин сказал:

– Винсент, мальчик мой, не споете ли нам?

– Неужели вы еще можете слушать мое мяуканье, сэр?

Молодой человек скромно рассмеялся, но остальные собравшиеся поддержали капитана:

– Давайте, Винни.

– Спойте для нас, юноша!

Винсент Уинтертон встал и подошел к маленьким клавикордам, прочными медными болтами прикрепленным к корпусу корабля. Сел, отбросил назад густые длинные локоны, коснулся клавиш и извлек из инструмента мягкую певучую ноту.

– Что же мне вам спеть?

– «Зеленые рукава», – предложил кто-то, но Винсент поморщился.

– С отплытия из дома вы слышали это уже раз сто.

– «Матушку», – сказал кто-то другой, и на этот раз Винсент кивнул, откинул голову и запел сильным правильным голосом, преображавшим сентиментальную слащавую песенку так, что на глаза слушателям наворачивались слезы. Все притопывали в такт песне.

Привлекательный молодой человек сразу и без всяких разумных причин не понравился Шредеру: уж очень он был красив и популярен, уверен в себе и горд своим чином и правами рождения. Рядом с ним Шредер чувствовал себя стареющим и одиноким. Он никогда не вызывал естественного расположения окружающих, как, очевидно, этот молодой человек.

Шредер неловко сидел в углу, а те, кто недавно были его смертельными врагами, теперь не обращали на него никакого внимания; он знал, что они презирают его как иностранца и сухопутного человека, не принадлежащего к морскому братству. Шредер обнаружил, что все это преобразилось в нем в ненависть к молодому человеку с чистыми ясными чертами лица и с голосом, похожим на звон колокольчика.

Когда песня кончилась, на миг наступила тишина. Потом все разразились аплодисментами:

– Отлично, парень!

– Браво, Винни!

Шредер почувствовал, что его досада становится нестерпимой.

По мнению певца, аплодисменты затянулись, поэтому Винсент встал из-за клавикордов, махнул рукой и попросил перестать.

В наступившей тишине Шредер сказал негромко, но совершенно отчетливо:

– Мяуканье? Нет, сэр, это оскорбление для кошачьего племени.

В маленькой каюте стало тихо. Молодой человек вспыхнул, и его рука непроизвольно легла на рукоять короткого кортика, который он носил на поясе, но Левеллин строго сказал:

– Винсент! – и покачал головой.

Тот неохотно отвел руку и заставил себя улыбнуться и слегка поклониться.

– У вас прекрасный слух, сэр. Поздравляю – у вас изысканный вкус.

Он сел на свое место за столом и, отвернувшись от Шредера, стал обмениваться с собеседниками остроумными репликами. Неловкий момент миновал, остальные гости успокоились и, улыбаясь, присоединились к разговору, в который намеренно не включали Шредера.

Корабельного кока Левеллин прихватил с далекой родины, а на мысе Доброй Надежды корабль снабдили свежим мясом и овощами. Мясо было не хуже того, что подают в кофейнях и ресторанах на Флит-стрит, разговор приятный и непринужденный, пересыпанный остроумными шутками, с двойным смыслом и жаргонными словечками. До таких пределов владение Шредером английским не простиралось, и его раздражение набирало силу, как тропический тайфун.

Он только однажды принял участие в разговоре, язвительно напомнив о победе голландцев на Темзе и захвате «Короля Карла», гордости английского военного флота и тезки возлюбленного монарха моряков. Разговор снова сменился молчанием, все смерили Шредера холодными взглядами, после чего возобновили беседу, словно не слышали его слов.

Шредер утешался кларетом и, когда бутылка перед ним опустела, протянул руку через стол за бренди. Его устойчивость к выпивке была такой же несокрушимой, как гордость, но сегодня спиртное делало его желчным. К концу обеда он искал стычек, искал возможности смягчить ощущение отверженности и безнадежности, переполнявшее его.

Наконец Левеллин встал, чтобы произнести тост преданности.

– За здоровье и долголетие Черного Парня!

Все с энтузиазмом вскочили, пригнувшись из-за низкого потолка, но Шредер не шелохнулся.

Левеллин постучал по столу.

– Полковник, прошу вас встать. Мы пьем за здоровье короля Англии.

– Благодарю вас, капитан, но я не хочу пить.

Шредер сложил руки на груди.

Моряки заворчали, один вслух сказал:

– Капитан, отдайте его мне.

– Полковник Шредер – гость на борту этого корабля, – зловеще сказал Левеллин, – и даже если он ведет себя как свинья и нарушает все приличия, никто из вас не проявит неуважения к нему и неучтивости. – Потом он снова обратился к Шредеру: – Полковник, в последний раз прошу вас присоединиться к нашему тосту преданности. Иначе… Мы все еще недалеко от Доброй Надежды. Я прикажу немедленно повернуть корабль и вернуться в Столовый залив. Там я отдам вам ваши деньги, а вас выкину на берег, как кухонные отбросы.

Шредер мгновенно протрезвел. Такой опасности он не предвидел. Он надеялся спровоцировать какого-нибудь английского мужлана на дуэль. Он бы дал им урок фехтовального мастерства, заставил раскрыть рыбьи глаза и стер бы с их лиц презрительные улыбки, но мысль о том, чтобы вернуться на место преступления и оказаться в мстительных руках губернатора Ван де Вельде, заставила его побледнеть и оцепенеть от страха. Он со стаканом в руке медленно встал. Левеллин чуть успокоился, все выпили, сели, и общий разговор и смех возобновились.

– Не возражает ли кто-нибудь против нескольких бросков кости? – спросил Винсент Уинтертон, и все выразили согласие.

– Только не опять по шиллингу за ставку, – сказал один из офицеров. – В прошлый раз я потерял почти двадцать фунтов, все призовые деньги за захват «Буумуна».

– Фартинг за ставку и общее ограничение в шиллинг, – предложил кто-то, все кивнули и извлекли кошельки.

– Мистер Уинтертон, сэр, – вмешался Шредер. – Я согласен на любую ставку, на какую у вас хватит духа.

Он был бледен, на лбу выступила испарина, но это был единственный внешний признак влияния выпитого. За столом снова повисло молчание, а Шредер порылся под рубашкой и вытащил кошелек из свиной кожи. Он небрежно бросил кошелек на стол. Зазвенело золото. Все за столом напряглись.

– Мы здесь играем в духе спорта и товарищества, – сказал Левеллин.

Но Винсент спокойно спросил:

– Сколько в вашем кошельке, полковник?

Шредер распустил шнурок и нарочитым жестом высыпал на стол груду монет, которые засверкали в свете ламп. Он торжествующе оглядел лица собравшихся.

«Теперь они не будут мной пренебрегать!» – подумал он, а вслух сказал:

– Двадцать тысяч голландских гульденов. Это больше двухсот ваших английских фунтов.

Это было все его состояние, но Шредером овладело безрассудное, самоубийственное возбуждение. Его непреодолимо тянуло на безумства, как будто золотом он, убийца, мог смыть свою вину.

Сумма всех заставила замолчать. Большинству офицеров не собрать столько за всю свою полную опасностей жизнь.

Винсент Уинтертон любезно улыбнулся.

– Вы истинный спортсмен, сэр.

– Вот как! – Шредер ответил холодной улыбкой. – Ставка для вас слишком высока?