Сочинения в двух томах. Том 2 - Макс Пембертон Страница 127

Она отняла у него руку и стояла молча, немного отстранившись от него, так как он, вне себя от жалости и любви, готов был заключить ее в свои объятия и сказать ей, что, где бы ни росли ее розы, она сама всегда будет царить в его сердце.

— Я уверен в том, что еще не все потеряно для Венеции, Беатриса, — сказал он ей сочувственным голосом, — конечно, трудно теперь что-нибудь сказать наверняка, но я уверен, Беатриса, что, если наши соотечественники будут только немного умнее в своих поступках, спасение Венеции еще возможно. Что же касается вас и вашей безопасности, то, я думаю, будет лучше всего, если я тайком выберусь отсюда и явлюсь как ни в чем не бывало в гостиницу «Белого Льва», о вас же я не скажу ни слова. Конечно, другие могут объяснить мое исчезновение иначе, но я ни словом не обмолвлюсь о вас.

— Другие просто скажут, что вы вышли из дома «Духов» ровно в двенадцать часов. Неужели, Гастон, вы думаете, что кто-нибудь может выйти днем из этого дома незамеченным?

Он подумал, немного озадаченный, потом сказал:

— Да, вы правы, в таком случае я дождусь лучше сумерек.

— И вы пойдете прямо к человеку, который скажет: мой друг, вы вернулись от маркизы?

— Как Вильтар может знать, что я был у вас?

— Подумайте сами, разве можно что-нибудь скрыть от такого человека, как этот Вильтар?

Гастон густо покраснел. Не получил ли он известие от Вильтара в первый же день своего появления во дворце маркизы? Он сразу понял, что хитрый Вильтар знал все подробности его таинственного исчезновения. И не он ли сообщил Бонапарту об этом исчезновении? И вот оба они вовлекли в опасность эту женщину, которая хотела спасти честь своей родины и жизнь своего друга. Нет, ему не следует возвращаться в гостиницу «Белого Льва», но в таком случае где же ему искать убежища?

— Ваша мудрая головка права и в этом, как всегда, — сказал он. — Вильтар все поймет, об этом нечего и думать, но что же делать Беатрисе?

— Я уже нашла выход из этого положения, Гастон. Вот идет мой слуга, он сообщит нам нечто, касающееся этого выхода.

Лакей быстро шел им навстречу и, не доходя нескольких шагов, остановился у фонтана, ожидая, пока маркиза обратится к нему с вопросом.

— Лорд Брешиа ожидает ваше сиятельство в салоне, — сказал он в ответ на ее вопросительный взгляд.

— Лорд Брешиа! — воскликнул Гастон. — Но ведь это — самый отъявленный негодяй во всей Венеции!

— И в то же время мой родственник. Благодарю вас за комплимент, Гастон.

— Простите меня, я совершенно забыл об этом. Но ведь зато я не могу забыть других вещей, связанных с этим именем.

— Сегодня забудьте про них. Нам нужны наши Друзья.

— Наши друзья?

— Да, особенно такие друзья, которые откроют вам эту дверь. Она говорила вполголоса и, отозвав его в сторону, добавила:

— Единственный путь спасения — это ехать в Грац к Наполеону, и этот человек даст вам пропуск туда.

— Я поверю этому, когда увижу этот пропуск.

— Он сам вам даст его. Пойдемте!

Принимать позы было такою насущною потребностью для Лоренцо, что он не забывал этого делать не только дома, но и повсюду, где бы он ни показывался: в своей гондоле он нарочно не устраивал каюты, чтобы все могли видеть его и наслаждаться этим зрелищем. Слабость его была известна всей Венеции, и все мальчишки на улицах во всякую минуту, по первому требованию, с удовольствием передразнивали все жесты, манеры и даже голос лорда Брешиа. В салоне Беатрисы Лоренцо чувствовал себя как дома. Высокий золоченый стул заменял ему трон, под ноги ему ставили золоченую скамеечку, огромная комната позволяла ему свободно принимать какие угодно позы; он как раз был занят этим, когда в салон вошла Беатриса. Граф расстался с ней на лестнице, откуда он прямо прошел на галерею для музыкантов, чтобы слышать и видеть все, что происходит внизу в салоне; так приказала ему маркиза. Он не поверил ни одному слову, сказанному ею насчет пропуска, так как хорошо знал старика Лоренцо, ненавидевшего всех французов.

Беатриса вошла в салон поспешными шагами, как бы торопясь приветствовать своего гостя, и тот благосклонно взял обе руки, протянутые ему хозяйкой дома, и рыцарски нежно поцеловал их. Сначала они обменялись дружескими приветствиями, потом начали разговор, но так тихо, что Гастон потерял всякое терпение и чуть не сделал огромного промаха, но в ту же минуту маркиза, указав на вышедших из комнаты лакеев, объявила, что они теперь могут говорить громко, не стесняясь.

— Вы приехали прямо из дворца, Лоренцо? — спросила она.

— Да, прямо оттуда, — ответил он.

— В таком случае вы должны первый рассказать мне свои новости.

— Новостей немного. Я говорил целый час, но без всякого результата. Ответьте этому французу в таком же тоне, как он пишет, — говорил я. — Они выслушали меня с большим нетерпением. Мне кажется, что вообще настроение толпы очень изменилось за последнее время: меня даже многие вовсе не признают в публичных местах.

— О мой дорогой лорд!

— Да, да, я сознаю это. На площади собралось десять тысяч народу, и никто не признал меня. Никто не снял своей фуражки передо мной, решительно никто!

— Однако до чего они дошли, Лоренцо, но вы, конечно, после этого отрясли прах от ног своих?

— Нет, я не думал о себе, я в эту минуту думал о своей несчастной родине, об этом беспомощном сенате, который мне жалко до глубины души.

— Да, но все же…

Она остановилась,