guru1 - Пираты Флибусты Страница 2

Так Надудеигрец оказался на пиратском корабле. Он играл, сидя на фок-мачте. Чтец, лёжа в гамаке, прочитывал очередной томик и швырял его за борт. И тут же доставал из мешка для награбленного новый томик с надписью: "П. Корнев. Жнец".

На горизонте погружалась в пучину баркентина. В подзорную трубу можно было рассмотреть на её корме облупившуюся от огня меганезийскую надпись "...русек"...

***

Из записок Чтеца:

«Лобачевский купил зеркало. Выпуклое. И очень этим гордился. Гости выглядели в отражении весьма смешными и несуразными, а Лобачевский любил хорошую солёную шутку, как и любой математик, который не может воспринимать всерьёз то, чем повседневно занимается.

Однажды Лобачевский пил утренний кофе и ждал, не заглянет ли на огонёк какой-нибудь ранний гость, отражение которого в выпуклом зеркале поднимет настроение и позволит, наконец, разделаться с надоевшей теоремой о параллельных прямых на поверхности шара. И тут в кабинет вошла горничная, мадемуазель Тиссо, вернувшаяся днями из родной Лозанны и привезшая полный сундук свежих прошлогодних модных парижских журналов.

Взгляд Лобачевского остановился. Лоб покрылся росой мелкого пота. Дымящаяся трубка, рассыпая искры, ударилась о мраморную столешницу.

Он увидел! В зеркале отразились открытые по парижской моде на целую бесстыдную треть стройные ноги мадемуазель Тиссо.

И они пересекались! Пересекались на поверхности шара!

Не обращая на распахнувшийся от порывистого движения халат и начинающие тлеть на столе бумаги, Лобачевский одним движением выпростал из английского кресла своё большое тело, подобно летучей мыши с развевающимися полами халата подлетел к бедной француженке и, подхватив враз обмякшее девичье тело, закружил по кабинету с радостным утробным уханьем.

Так была решена теорема Лобачевского, и этим были довольны все, кроме несчастной мадемуазель Тиссо и многих поколений студентов математических вузов.»

***

Шестой день стоял полный штиль. В смысле, не корабельный кок Ганс Штиль, а штиль в том значении, что более всего соответствует значению фамилию полного (и это мягко сказано о старом толстяке и обжоре) корабельного кока Ганса Мордехая Штиля, то есть - "тишина".

Первые дни тишина нарушалась звоном стаканов, бульканьем рома из сахарного тростника, который собирают на Ямайке чернокожие африканские негры, проданные вождями торговцам "чёрным деревом" за порох, свинец и виргинский табак, ароматом своим напоминающим запах возбуждённой, но не удовлетворённой женщины.

Но жара, марево над гладким, как венецианское стекло, океаном, блики солнечных зайчиков, слепящих даже в полутьме гондека, когда очередной артиллерист приоткрывал фальшпорт-крышку с целью освобождения желудка для новых порций рома (который, как известно...), унылые чайки, повисшие в расслабленных корабельных снастях - всё это нагнетало уныние, которое мог развеять только он, Чтец, валявшийся на квартердеке в разодранной до пупа рубахе и когда-то белых парусиновых штанах, подаренных ему в Рио-де-Жанейро, маленькой деревушке на побережье Южной Америки, местным вождём-жрецом индейского племени в благодарность за чтение вслух древней узелковой книги, хранившейся в семье жреца-вождя в течение семи или больше поколений.

Парусиновые штаны и несколько калебасов с кашасой срубили, как срубает мачту меткий выстрел канонира, несчастного Чтеца, уже пропитавшегося миазмами солнца и ядом океана до печени...

Парочка дюжих богатырей-норвегов, служивших в абордажной команде, растрясла сладкий сон Чтеца, рассыпала его по палубе и смыла напрочь в океан парой вёдер забортной воды.

- Читай, Чтец, пока не удавили! - хрипели они, всю ночь прооравшие "Старшую Эдду" на мотив кабацкой песенки "У моей девчонки шустрые ручонки!". Чтец открыл глаза и понял: ошибиться с выбором книги никак нельзя - будут бить...

Прокрутил в памяти страницы: "В белом плаще с кровавым подбоем" - нет, не то; "В белом венчике из роз" - не то, не то...

Ах, вспомнил! И начал читать по памяти притихшим и согласно кивающим в такт его периодам головами пиратов чеканные строки:

"Брошены на липкие от закисшего солода дубовые доски украденные невесть где монеты, метнулись пышные юбки кабатчицы, грохнули дружным залпом глиняные кружки, роняя пену на доски с варёной кабанятиной...Дёрнулись в лад кадыки, пропуская в иссохшее нутро первые обильные струи, закапал жир с нечёсаных усов и бород. Гуляют пираты!"

На секунду прерывался, отхлёбывал из бомбильи, и вновь продолжал ворожить гениальными словами, вызывая ветер…

Продолжение следует…