Евгений Касьяненко - Скелеты Острова мух Страница 2

А когда пурга стихала, мы отваживались прогуляться в сопки. Несколько раз я приходил в часть к отцу и сдружился со служившими там солдатами. У некоторых из солдат остались на родине младшие братья, и они с удовольствием со мной проводили свободное время. Полным счастьем было, когда они, с разрешения отца, сделали мне настоящую собачью упряжку: небольшие нарты, в которые впрягли четырех лохматых псов, выбракованных из упряжек местных жителей – чукчей и эскимосов.

Собаки были выбракованы аборигенами по странной причине – это были здоровенные сильные лайки, но обладавшие слишком добродушным, покладистым характером. А настоящая ездовая лайка должна быть, оказывается, злобной, иначе не выживет в стае, где у неё будут отнимать еду другие псы. Но для мальчишки эти веселые, ласковые псы были настоящей находкой. Солдаты сами построили возле нашего барака ледяной дом – чум, сложив его из выпиленных плит многолетнего льда, и раз в день приносили лайкам ведро отбросов из солдатской столовой.

Теперь, когда стояла хорошая погода, я впрягал лаек в упряжку, и они мигом доставляли меня на вершину ближайшей сопки. Там я отстегивал упряжь и летел с горы на нартах, как на обычных санках, а собаки, радостно лая, бежали следом. Поскольку моя упряжка могла поднять в гору только одного мальчишку, внизу выстраивалась очередь из желающих прокатиться с ветерком. Только у одного меня была привилегия, как у хозяина упряжки: каждая третья поездка считалась моей. Но иногда я великодушно уступал очередь соседской девочке.

Учился в школе я хорошо, предметы мне давались легко, а по английскому вообще был первым учеником в школе. У меня была природная склонность к языкам. Чужие языки меня завораживали. Любое незнакомое мне слово я пытался разгадать сам, не обращаясь к словарю и выискивая в нем знакомые корни и знакомое звучание. Готовя уроки дома, я нередко настраивал радиоприемник на какую-нибудь американскую радиостанцию, которые в нашем краю принимались очень хорошо, и вполуха слушал их речь. А иногда это были франкоязычные передачи из Канады или даже на испанском из Мексики. По произношению английских слов у меня случались споры с учительницей. Она-то учила в институте классический английский, а я знал – на слух – американский диалект. Однако, когда в нашей школе как-то побывали несколько американских ученых-полярников, с ними я общался без всяких сложностей, а вот учительницу они порой переспрашивали, уточняя значение слов.

Из других предметов я больше всего любил физику. У нас был отличный учитель физики, бывший метеоролог, влюбленный в Заполярье и решивший здесь жить до конца своих дней. Когда наступало полярное лето, а это всего два-три месяца в году без снега, он организовывал для ребят походы в сопки. Там мы жили на заброшенных зимовьях, запускали в небо авиамодели, сделанные в техническом кружке в долгие зимние месяцы, а как-то раз построили за несколько дней настоящую крохотную электростанцию на горном ручье. Самым трудным в этом деле оказалось не само строительство, а необходимость притащить силами дюжины ребят в сопки центнер цемента, самодельную маленькую турбину и генератор. Поэтому на 20 километров пути мы потратили целый день. Но когда запруда из камней, скрепленных цементом, была сделана, установлены турбина и генератор, учитель, хитро сощурившись, сказал:

– А теперь пусть кто-нибудь скажет: какова будет мощность нашей мини-ГЭС?

– Чего же тут сложного, – сразу ответил я, – до двух киловатт.

Учитель был поражен:

– Ну-ка, ну-ка, расскажи, как ты это рассчитал?

– Так и рассчитал.

– Нет, подробнее: напор воды, КПД установки.

Тут я не выдержал и под общий хохот сказал:

– Так я же тащил генератор. На нем написано – два киловатта.

Теперь каждый, кто посетил зимовье после нас, мог пользоваться дармовой электроэнергией: вскипятить чайник на электроплите, зарядить аккумуляторы, послушать приемник.

Я вполне обжился в Заполярье и тоже полюбил его. Особенно оно красиво в период цветения полярных тюльпанов, камнеломок, покрывающих скалы. А еще у нас в сопках было место, где били горячие ключи. Там тоже сделали запруду. Купаться в ней можно было даже осенью, когда шел снег. Но нас, подростков, туда в это время не пускали. Была большая вероятность, что после купания, уже одевшись в бараньи полушубки или местные кухлянки, можно схватить простуду и слечь с воспалением легких.

Как я сказал, наш поселок стоял на берегу бухты. Вспомнив свою жизнь на Волге, я летом предложил одноклассникам сделать плот. Мы с энтузиазмом взялись за дело, благо бревен на берегу, упавших с теплоходов-лесовозов во время разгрузки, было видимо-невидимо. Но солдаты из части, которые маялись от безделья во время своих увольнительных – пойти-то в поселке было некуда – наш плот забраковали. Со скользких бревен плота было легко упасть в воду, которая и летом была в бухте чуть выше нуля. За несколько часов они превратили наш плот в настоящий корабль: поставили бревна на шесть пустых металлических бочек из-под горючего (в Заполярье этими бочками усеяны все берега), сколотили поручни-ограждения и в, довершении, установили мачту и кормовое весло-руль. Теперь на этом плоту под парусом, сделанным из старого автомобильного тента, мы с легкостью пересекали бухту во всех направлениях.

У нашего плота появилось и полезная для всех функция. Когда он стоял у берега, к нему было удобно швартоваться моторкам аборигенов. Иногда мы, сбросившись с ребятами по несколько рублей, просили кого-то из взрослых купить бутылку питьевого спирта в магазине. Эта бутылка перекочевывала в карман кухлянки одного из аборигенов, он цеплял наш плот к своей моторке и возил с ветерком по бухте, не забывая прикладываться к бутылке.

А потом в очередной раз моя жизнь сделала крутой поворот. Отец уже прослужил в Заполярье 15 лет, стал подполковником, выработал полярный стаж и мог в свои сорок лет уйти на пенсию, поселиться в Средней полосе, о чем давно мечтала мать.

Однако вскоре его вызвали в штаб округа, откуда он вернулся порядком смущенный. Дело в том, что командующий округом сделал ему предложение: не уходить в запас, получить очередную, полковничью звезду и возглавить отдельную часть на далеком полярном острове, где, кроме его части, вообще ничего не было. И тогда через пару лет отца бы направили на учебу в Академию Генерального штаба.

Мать была взбешена:

– Мы туда не поедем. Что, с белыми медведями целоваться? Ты подумал, где будет сын оканчивать школу?

– Александр уже взрослый. Спокойно проживет эти годы в интернате. А если захочет, могу устроить его в суворовское училище. Поздновато для него, но парень физически сильный, догонит сверстников.