Джин Вулф - Пират Страница 20

Если первая мачта короче второй, она называется фок-мачта, как первая мачта брига. Такое судно мы называли шлюпом или двухмачтовым шлюпом, но в наше время оно называется шхуной. «Виндворд» имел одну мачту, а значит, являлся шлюпом.

Когда судно будет готово к плаванию, мне понадобится команда. Я убеждал остаться со мной каждого мужчину, являвшегося ко мне за своей долей денег, вырученных от продажи корабля. Большинство не хотели идти в плавание на шлюпе — теперь они были при деньгах и хотели все спустить на берегу. Лесаж единственный берег свои деньги, что наводило на мысль о свойствах натуры, которые я уже подозревал в нем. Он сказал, что останется со мной, если я разрешу взять на борт Азуку. Я сказал «конечно», и таким образом у меня появился человек, который приглядит за «Виндвордом» в мое отсутствие.

Как вы поняли, у меня самого было порядочно денег. Я сошел на берег, осмотрелся там хорошенько и купил кинжал — такой большой, с прочной гардой и рукояткой из слоновой кости. Я пялился во все глаза на девушек, и, по правде говоря, они понравились мне меньше, чем девушки в Веракрусе. Многие веракрусские девушки были особами, от которых жди неприятностей, и обычно ты это сразу видел. Мне кажется, в Порт-Рояле я не встретил ни одной англичанки, которая пришлась бы мне по душе, а вот иные чернокожие девушки производили вполне приятное впечатление. Не всех удавалось раскусить с первого взгляда, но стоило поговорить с любой из них несколько минут, и тебе становилось ясно: от нее жди неприятностей.

Помимо всего прочего, большинство из них я едва понимал. На английском я говорил с раннего детства. На испанском я говорю так хорошо, что кубинцы и мексиканцы принимают меня за соотечественника — конечно, у меня смуглая кожа и темные волосы, что способствует делу. Тем не менее английский остается моим родным языком. Капитан Берт говорил с британским акцентом, однако я прекрасно его понимал. Но некоторых девушек в Порт-Рояле я не мог понять, хоть убей.

Один за другим у нас набирались люди. Рыжий Джек и Бен Бенсон вернулись на борт, а также Большой Нед и Маху. На судно нанялись несколько новеньких. Когда нас стало восьмеро, не считая меня, мы снялись с якоря и вышли в море. Девять человек вряд ли сумели бы управлять «Новым ковчегом», но для «Виндворда» этого было более чем достаточно. Я нанял такое количество людей, поскольку капитан Берт велел мне, если получится, привезти обратно больше людей, чем я взял с собой. Взял я с собой шестерых, и я боялся, что он не пожелает принять Неда и Маху. Если он откажется от них, по крайней мере он ничего не потеряет.

Азука готовила для нас, убиралась и выполняла практически любую работу, когда мы просили. Теперь она ходила в одежде (и носила дешевые побрякушки), но все же из-за нее произошла драка. Лесаж не убил того парня, но избил чуть не до смерти. На маленьком шлюпе с девятью мужчинами и одной женщиной на борту нам приходилось буквально сидеть на головах друг у друга. Я занимал единственную каюту, размером с чулан.

Я уже говорил, как люблю море и небо, безмятежные и прекрасные, и ощущение близости к Богу, которое возникает, когда с упоением любуюсь ими. Сейчас я должен рассказать еще об одной вещи — определившей всю мою жизнь, как мне кажется сейчас. Было время первой вахты, и солнце стояло низко над горизонтом, оранжево-золотое за облаками. Лесаж, командовавший вахтой, поставил одного человека на помпу, а Бена за штурвал. Я сказал, что сам встану за штурвал и таким образом он получит еще одни рабочие руки.

Вскоре стало слишком темно для работы, и все, кроме меня, сели или легли отдыхать, а немного погодя заснули. Наконец я решил, что теперь бодрствуем только мы двое: «Виндворд» и я. Мы шли курсом на Тортугу, грот тянул неплохо, и море было таким спокойным, словно тоже спало. Я знал, что случиться может всякое. Люди могут заварить какую-нибудь кашу, мы можем затонуть во время шторма, капитан Берт может не добраться до Тортуги в ближайшие недели и так далее — в общем, произойти может столько самых разных неприятностей, сколько не доставят и десять веракрусских девушек. Но море было спокойным, погода стояла ясная, и шлюп отзывался на каждое движение моих рук, точно живое существо. Я чувствовал, что могу положиться на Лесажа, Рыжего Джека, Бена Бенсона, Большого Неда и Маху, — итого выходит пятеро против четверых, даже если все остальные взбунтуются. Мы пойдем туда, куда я прикажу, и любому, кому это не понравится, придется добираться до суши вплавь. Здесь нет ни наставника послушников, ни федералов, чтобы действовать с оглядкой на них. Почти все на свете закованы в цепи, даже если они не видят своих цепей, но я — нет. Я могу дышать свободно, как большинство людей не дышит никогда в жизни. Погруженный в такие размышления, я простоял у штурвала всю вахту, и это было неописуемо здорово.

На следующий день я снова встал за штурвал. Ветер начал крепчать, и я решил, что со мной в качестве штурвального вахта Лесажа сумеет справиться с парусами своими силами и мне не придется командовать «свистать всех наверх!». Было славно. Мы поставили шпринтовый парус, грот туго надулся, и мы пошли с хорошей скоростью.

Ветер пел в такелаже, и примерно через полчаса до меня дошло: он пытается что-то сказать мне. На уроках музыки я научился одной (практически единственной) по-настоящему важной вещи: умению слушать слова и ноты гимнов и хоралов и понимать, что они значат. Я на минуту закрыл глаза, и мне показалось, будто я слышу отца Луиса. Не слова, но голос. Я находился за дверью классной комнаты, а он читал лекцию у доски.

Открыв глаза, я увидел, что стою внутри одного из чертежей, какие отец Луис чертил на уроках геометрии. Мачта являлась прямой линией, грот — плоскостью, гик — еще одной линией, и держащие мачту ванты тоже были линиями.

И я мог изменить этот чертеж.

Я много думал о бермудском вооружении, которое видел в Порт-Рояле, и жалел, что у нас не такое, поскольку с ним мы наверняка шли бы быстрее. За неимением более высокой мачты я не мог переоснастить «Виндворд» бермудскими парусами. Я мог бы укоротить гик — у нас имелась пила и несколько других инструментов, — но мне требовалась новая мачта. Тогда я понял, что могу изменить кое-что другое.

Во время следующей вахты я начертил для себя несколько чертежей на чистой странице судового журнала. Во всех углах я поставил буквы, как мы делали на уроках геометрии. Бакштаг тянулся от точки «А» к точке «В», верхушке мачты, и так далее. Остальные детали я опущу, скажу лишь, что конец бушприта обозначался буквой «I».

Потом я показал чертеж Лесажу и Рыжему Джеку и пририсовал треугольный парус, установленный на форштаге, как на обычной мачте. Один угол крепился к верхушке мачты, второй — к концу бушприта, а третий — к крюйсову «J», который надлежало установить.