Андрей Ивасенко - Земля туманов Страница 20

Клим вздохнул. В его мозгу часто проносились картины – скороспелые воспоминания, тут же испарявшиеся. Какие-то обрывки мыслей все кружились, кружились, покоя не давали, и толку никакого. Он слишком устал, чтобы выстроить логику, тонувшую в пелене детской памяти, словно радиосвязь в разряде статического электричества.

Фамильное достояние… Климу живо вспомнились широко открытые от изумления глаза поверенных в финансовые дела семьи. Годовые поступления были так велики, что отец как-то обронил, что мог бы легко оплатить частную космическую экспедицию на Марс или куда подальше.

Клим не собирался ворошить старые истории с неразрешенными конфликтами и страхами, пытаться что-то понять. Старая нудная песня. Это было равносильно изучению линий на ладони, когда в этом ни черта не смыслишь. Но у него просто начинала уходить земля из-под ног, когда вспоминал то, что произошло тогда, пять лет назад. В сознание парня вновь протискивался призрак минувшего, похожий на бледный, плохо сделанный снимок…

…В тот день чета Захаровых поздно возвращалась домой из гостей. Клим удобно расположился на заднем сиденье лимузина – возле матери, прижавшись лбом к боковому стеклу. Отец дремал напротив. Двигатель авто урчал равномерно и тихо, как патологический зануда, и Клима тоже клонило в сон. Он не обращал внимания ни на дорогу, ни на окрестности, ни на водителя с телохранителем, чьи крепкие затылки виднелись за тонированным стеклом перегородки. Только выехав на трассу, ведущую к их загородному особняку, мальчик заметил, что облака, закрывавшие небо с утра, почти исчезли, а краски заходящего солнца, лежащие на склонах холмов, таяли столь быстро, что голые деревья в свете фар становились черными, а снег – пресно-белым. Пустынный однополосный асфальт уходил вперед, в темноту. Почти у самого горизонта появилась необыкновенно большая луна – красная, как созревший помидор, купающийся в лучах собственного сока.

Когда машина приблизилась к нужному повороту и сбавила скорость, внимание Клима привлек ворон на дорожном указателе; вокруг кружился снежный вихрь, растворяясь в темноте. К его удивлению, ворон не улетел при приближении автомобиля и не подал никаких признаков беспокойства, хотя эти птицы обычно очень осторожны. Он сидел неподвижно, словно выжидал чего-то, а его глаз – в этом мальчик был уверен – пристально наблюдал за приближающимся лимузином. А когда роскошный «майбах» поравнялся с ним, ворон издал хриплый крик, взмахнул крыльями, но остался на месте. Это было похоже на сон, на кадр из дурацкого фильма, который должен был обязательно закончиться чем-то паршивым. Одинокий ворон на дороге – эмблема надвигающегося ужаса, берущего в тиски подсознание.

В тот момент мальчика посетил глупый вопрос: «А спят ли вороны вообще?» – и он устало вздохнул, прикрыв глаза. Когда-то, лет в шесть, он верил в то, что вороны охотятся только на маленьких птичек и едят их – об этом ему рассказал Антон, сын садовника, встретившийся как-то у пруда, где отец Клима – большой любитель порыбачить в одиночестве – разводил зеркальных карпов. И когда Клим представлял страшную картину – кишки маленькой птички, свисающие из клюва ворона, на котором почему-то был всегда надет окровавленный фартук – ему становилось не по себе. Именно такое чувство испытал Клим, увидев ворона на указателе. Кого ждала ужасная черная птица? С кого она собралась вытянуть начинку?

Водитель повернул на нужную дорогу, и вскоре машина медленно поползла по длинному узкому мосту. Асфальт обледенел. До дома оставалось каких-нибудь десять-двенадцать минут, когда сзади резанул дальний свет и вслед за лимузином рванул грузовик, до того стоявший на обочине. Тишину разорвал рев мощного двигателя. И воздух вокруг, до того момента бывший просто пустотой, наполнился какой-то особой энергией.

Водитель лимузина нажал на клаксон и ударил по газу; двигатель заревел, колеса вырвали облако снежной пыли и ледяного крошева, забуксовали. Клим обернулся и увидел мелькнувшую тень ворона.

«Должно быть, птица зависла где-то над нами и наблюдает, – решил мальчик, задрав голову. – Застыла на распростертых крыльях и ждет…»

Клим вновь посмотрел назад, и свет ослепил ему глаза, но сквозь него все же можно было разглядеть очертания чего-то исполинского. Оно нагоняло «майбах», точно огромная взбесившаяся торпеда. Расстояние между машинами быстро сокращалось. Свет фар грузовика заливал салон лимузина, как рентгеновские лучи.

Головы охранника и водителя закрутились по сторонам, словно их хором посетила одна мысль: «Что происходит?» Отец что-то им кричал и, достав из кармана мобильник, пытался куда-то дозвониться. Мать схватила Клима и прижала к себе, ее руки судорожно нащупывали ремень безопасности и, наконец, щелкнул замок карабина – и в этот момент грузовик догнал лимузин, по касательной ударил ему в бок, смяв обшивку кузова и едва не вырвав одну из дверей. Изувеченная машина ушла вправо, наскочила на бордюр, взлетела и, пробив ограждение, соскочила с моста вниз.

Климу показалось, что автомобиль парил в полной тишине целую вечность и что его полет не закончится никогда. «Майбах» замер, словно подвешенный в воздухе на невидимых ниточках. Сердце мальчика сжалось. Потом давящую тишину будто прорвало – отчаянный вопль двигателя, какой-то скрежет и удар, сравнимый с разрывом снаряда. Откуда-то издалека донесся рев грузовика – точно зверь отрыгивал сытную пищу. И снова – гнетущий покой звуков, который разорвала трель звонка сотового телефона, выпавшего из безжизненной руки отца…

Клим стряхнул с себя страшные воспоминания – «Все это мертво, все позади, все в прошлом! Ничего не вернуть! Исчезло – и дело с концом!» – мысленно перекрестился и спросил у Проныры:

– Ты зачем пришел?

– Мне нужно разбудить Джека… Что с тобой? Твое лицо…

– Нужно чаще бывать среди живых, – ответил Клим. Но Проныра его не понял.

Клим вздохнул и окинул взглядом свою комнату – крошечную, без окон, что-то вроде просторной кладовки, заваленную книгами, всем тем, что уцелело от бумажного сора времени. Воздух здесь был душный и неподвижный, но именно эта близость стен и знаний вселяла в парня бодрящее чувство безопасности и уединения. Он не любил покидать свое убежище, так как все, что было извне, только здесь казалось ему далеким и безобидным.

Мама… Она часто говорила с Климом едва слышным шепотом, когда гладила его по голове, и беспредельная невыразимая радость была в ее улыбке. И когда его отрезало от всего, что было ему дорого, Клим будто лишился ключа к окружающему миру.