Юрий Шестера - Приключения поручика гвардии Страница 21

Предчувствия не обманули Крузенштерна. Берега острова Кюсю, самого южного из четырех больших островов японского архипелага, на котором располагался порт Нагасаки, были сильно изрезаны большим количеством заливов с бесчисленными малыми прибрежными островами. А карты, изготовленные в Японии и Китае, совершенно не соответствовали действительности. Если, например, верить им, то очередной остров или островок отстоял от берега чуть ли не на милю, а на самом деле он отделялся от него совсем узким проливом со множеством надводных и подводных рифов. Поэтому идти вдоль берегов приходилось только в светлое время суток, чтобы, не дай бог, не сесть на мель или не пропороть днище о подводные камни. Ведь спасительного заднего хода на парусном судне, естественно, не было, и самое большое, что мог сделать капитан в случае опасности, так это быстро расположить паруса таким образом, чтобы погасить его инерцию.

Поэтому приходилось не только идти почти неведомым путем, но и привлекать офицеров, в том числе и Андрея Петровича, для описания берегов и составления подробных карт, заботясь о будущих русских мореплавателях. А это не только отнимало массу времени, но и изматывало их составителей. Однако офицеры понимали важность этой работы и трудились все свободное от вахт время.

А чего стоили заливы! Они были настолько длинными, что можно было принять их за проливы, и чтобы убедиться в этом, нужно было заходить в каждый из них. Так, например, одним из этих проливов они прошли около восьмидесяти миль, лавируя между многочисленными островками с узкими проливами между ними, но в конце концов все-таки дальнейший путь им преградили горы. И нужно было опять возвращаться в открытое море. Но, по словам Григория Ивановича, отрицательный результат — тоже результат, и на карту легли его истинные очертания.

Наконец ранним утром в начале октября «Надежда» вошла в широкий залив, у берегов которого был расположен город Нагасаки. Когда же шлюп приблизился к нему, к кораблю подошла лодка, и на палубу поднялся японский чиновник, долго кланявшийся всем. Очевидно, это был лоцман, так как он стал рядом с Крузенштерном и стал показывать ему, как войти в гавань, а затем указал место, где нужно было поставить «Надежду» на якорь.

В бухте было много кораблей с развевающимися на ветру флагами и вымпелами. Рядом стояли китайские джонки с грузом шелка и много японских судов, среди которых были и довольно крупные. А на другом конце гавани виднелись два не очень больших корабля под португальским флагом. «Купеческие суда», — определил Крузенштерн по обводам их корпусов. И все-таки самым большим среди всех судов в гавани Нагасаки была «Надежда».

Теперь стало ясным, почему японцы выбрали именно Нагасаки для посещения иностранными судами, в первую очередь, конечно, голландскими. Сам город находился чуть в стороне от гавани и не был виден из-за окружающих ее высоких холмов, которые были буквально усеяны фортами, различными укреплениями и батареями. Поэтому в случае необходимости японцы могли обстрелять корабли, стоящие в гавани, с трех сторон из десятков пушек, буквально разнеся их в щепки. Кроме того, и это было немаловажным фактором, для прихода в Нагасаки, расположенном на самом юге Японии, судам, кроме русских, идущих с Камчатки, не надо было идти вдоль японских берегов.

Примерно через полчаса на палубу поднялись сразу десять японцев, которые, не кланяясь, сразу же, как хозяева, спустились в кают-компанию. Крузенштерн был возмущен их бесцеремонностью, но сдержался — интересы дела были дороже личных эмоций.

Чиновники уселись на диван и сразу же раскурили маленькие трубки, поданные им слугами, которых хватало на две-три затяжки. Затем им подавали новые, заранее набитые табаком, и они молча прикуривали их горячими угольками из поставленной перед ними чугунной емкости. Так продолжалось в полной тишине минут десять. Наконец один из чиновников сказал что-то своему подчиненному, который слушал его, склонившись чуть ли не до пола. Затем, выпрямившись, он обратился к Крузенштерну по-голландски. Стало ясным, что это переводчик.

Благо, что Крузенштерн во время пребывания в Капштадте, у мыса Доброй Надежды на самом юге Африки, бывшем в то время голландской колонией, в ожидании оказии в Индию научился немного говорить по-голландски. Теперь он мог кое-как через переводчика общаться с чиновниками.

Выяснилось, что чиновники являются офицерами, наблюдавшими по поручению губернатора за портом, а столь удивившее его их поведение было обычной японской церемонией.

Крузенштерн объяснил им цель своего визита в Нагасаки, связанного с желанием русского правительства установить с Японией торговые отношения. Затем он представил Резанова как посла, и японцы слегка поклонились ему, не вставая с дивана. На вопрос о том, когда русский посол сможет поехать в столицу Японии для переговоров, офицеры ответили, что это может решить только сам микадо, их император, а о просьбе команде сойти на берег для отдыха после длительного плавания они доложат губернатору, который и решит этот вопрос.

Затем они стали расспрашивать о плавании «Надежды», показав при этом довольно обширные познания в географии.

— А каким путем вы шли из Камчатки в Нагасаки: вдоль восточных берегов Японии или вдоль западных?

— Вдоль восточных, — ответил Крузенштерн. — Ведь этот путь гораздо короче.

Японцы удовлетворенно закивали головами. Они, по-видимому, считали Японское море чуть ли ни своим внутренним и тщательно скрывали от европейцев западное побережье своей страны. Именно поэтому они и разрешали голландцам подходить к Нагасаки только со стороны Тихого океана.

Через полчаса по команде переводчика на палубу поднялись пятеро голландцев. И хотя они приехали вместе с японцами, но должны были, опять же по заведенному порядку, просидеть в лодке положенные полчаса. Спустившись в кают-компанию, они вначале поклонились японцам, опустив головы до колен, и только затем пожали руки русским. Это были директор голландской фактории в Нагасаки, его секретарь, два капитана стоящих в гавани судов и голландский чиновник, барон.

Как оказалось, директор говорил по-английски, и Крузенштерн обрадовался этому, так как теперь они могли свободно говорить о чем угодно, потому что японцы их все равно не поймут. Правда, он заметил, что офицеры, сидевшие на диване с каменными лицами, проявили при этом некоторое беспокойство.

— Почему вы так унижаетесь перед ними? — спросил Крузенштерн.

— А как же может быть иначе? — ответил директор. — С волками жить — по-волчьи выть. Приходится терпеть. Если ваши переговоры закончатся успехом, в чем я очень и очень сомневаюсь, вам придется унижаться не меньше нашего. Но, скорее всего, вас под благовидным предлогом выпроводят отсюда не солоно хлебавши. Так было лет пять назад с англичанами, которые тоже приходили в Нагасаки.