Андре Савиньон - Золотое дно Страница 3

Палуба его была сплошь загромождена листовым железом и металлическими кусками, содранными с затонувших кораблей. Вода, стекавшая с них, образовывала красноватые, точно кровавые, лужицы. По этим кускам настоящий моряк, пожалуй, определил бы, к какому типу принадлежало погибшее судно, но я был еще слишком желторотым птенцом, чтобы разбираться в этом.

Команда на палубе работала не покладая рук, сортируя, раскладывая, развертывая и свертывая отдельные части. Накануне был богатый «улов», и из возвышавшейся груды обломков нужно было выбрать все самое ценное и распределить по сортам. Под ногами путались проржавленные якорные цепи, валялись канаты, винты, рычаги, прогнившие балки, железные перила, бочонки и куча всякой дряни, которую невозможно перечислить. Все это перекатывалось с места на место, лязгало, гремело, грохотало, скрипело и ожидало своей очереди, чтобы быть разложенным на отдельные пирамидки, или сваленным про запас, в трюм. И над всем этим возилась, ворча и ругаясь, целая армия полуголых мускулистых людей, под командой Менгама. Едва мы появились на палубе, как нам навстречу с пронзительным лаем кинулся огромный датский дог. Кто-то угостил его пинком ноги, и пес, взвизгнув от боли, спрятался в камбуз.

Менгам, невидимый под огромной шляпой, сползавшей ему чуть не до плеч, прорычал по моему адресу:

— Не топчись под ногами, щенок. Здесь работают.

Работа эта шла всю ночь и почти весь следующий день. Лишь под вечер вся груда выловленного материала была разобрана, рассортирована и часть его спущена в трюм, а часть свезена на берег.

«Бешеный» снялся с якоря и отправился на новую охоту. Он миновал Мен-Грен, Рок-Агу и медленно удалялся к северу от Уэссана.

Едва мы вышли в море, как суматоха, царившая на судне, мгновенно сменилась полной тишиной. Усталая команда улеглась отдыхать. Калэ и мой крестный вполголоса беседовали о чем-то, стоя у борта. Вдалеке белели дымки пароходов. Изредка тяжелая волна с мерным рокотом разбивалась о корму и рассыпалась на солнце миллионом изумрудных брызг. Менгам, стоя на мостике, смотрел на компас и слегка менял направление судна. Выравнивая его, он крикнул капитану:

— Удерживай на румбе! Не давай уходить вправо.

Потом он позвал Калэ и пояснил ему:

— Мы подходим к месту гибели «Сиама». Он затонул восемь лет назад. Я уже работал здесь через несколько месяцев после крушения и в течение пары дней поднял на поверхность сорок четыре пуда свинца и на две тысячи франков палисандрового дерева. Через два года я снова вернулся сюда и вытащил почти неповрежденную машину и несколько бронзовых слитков. С тех пор мне все не удавалось попасть в эти места, но… — он запнулся и рявкнул: — Не давай уходить вправо. Удерживай на румбе, тебе говорят!

Он вытащил из бумажника чертеж, давно уже набросанный им, где с точностью было нанесено месторасположение затонувшего «Сиама» и отмечен его груз: здесь свинец, бронза, здесь драгоценное дерево, затем товары, увы, непригодные к употреблению после того, как они побывали в воде: ящики с чаем, мешки с рисом, тюки с хлопком и шелком.

Калэ подтолкнул меня локтем:

— Ведьма меня заешь, если мы не доберемся до всех этих сокровищ еще сегодня же.

Я в ту пору был еще, правда, немногим умнее сосунка, но и тогда у меня закопошились мысли: до этих «сокровищ», лежащих на дне океана, доберется белорожий человек с глазами-буравчиками, и вытащит он среди гнилья то, что и впрямь имеет ценность, а польза от этого будет кому?

Кто-нибудь из голодных ребятишек в мокрых подвалах, цепляющихся за материнскую юбку и пищащих: «хлебца, хлебца!», кто-нибудь из них будет сыт от того, что папаша Менгам выудит со дна моря палисандровое дерево и бронзовые слитки?

Черта с два!

А тем временем папаша Менгам уже спустил водолаза, Корсена, и минут через пятнадцать Корсен сигналом (он дернул пять раз подряд шнур, протянутый к нему от нас) дал нам знать, чтобы ему послали строп, к которому он вскоре прикрепил груз свинца.

Таких грузов он послал наверх счетом ровно пятнадцать, и каждый стоил около сто двадцать франков.

Погрузившись вторично, водолаз извлек раз за разом три тонны старого железа, для подъема которого потребовалось применять большие тали. Затем вынырнул искривленный якорь, металлический цилиндр, подзорная труба… Наконец появился мидельбимс, вытащить который стоило нам немалого труда.

Каждый раз, когда водолаз давал сигнал «тащить», команда приходила в волнение и старалась определить по весу, что это за предмет.

Менгам метался по палубе «Бешеного» точно в горячке; он вел все работы, указывал, распоряжался, подпрыгивал и больше всех ругался, ругался без передышки.

Когда над водой начинали появляться очертания огромной колыхающейся массы, все на судне замирали в ожидании и слышен был только мерный шум воздушного насоса, скрип блоков и монотонный тик-так вращающегося вала.

Менгам тихонько повизгивал, приговаривая: «Ага. Ага. Так. Здорово!»

Это когда подъем шел гладко, — если же дело не ладилось, то он чернел от бешенства и в ярости хрипел, точно удавленник, изрыгая проклятия.

Когда водолаз окончил свою работу и извлеченные сокровища загрузили всю палубу, один из матросов, вытирая облитое потом лицо, проворчал тоном вопроса:

— А все-таки, не из-за этого же хлама подрался вчера Менгам с капитаном?

Другой сухо кинул в ответ:

— Из-за письма.

Каюсь, меня так и жгло любопытство. Я подошел ближе и сказал невинным тоном:

— Мой крестный рассердился, зачем Менгам распечатал его письмо?.. Вероятно, там было что-нибудь важное?

Матрос помоложе процедил сквозь зубы, не глядя на меня:

— Надо полагать, что там было что-нибудь важное… Я готов побиться об заклад, что кто-то подкладывает Менгаму жирную свинью… Так ему, впрочем, и надо!

И, испугавшись, что сказал слишком много, он повернулся спиной.

К вечеру трюм «Бешеного» был набит доверху новой добычей.

Вероятно, беспрерывный лязг и звон железа раздражал Датского дога. Жандарм глухо лаял всю ночь, и на лай его отзывалось двадцатикратное эхо.

Глава III

Папаша Менгам и его портфель

Кажется, мне надо на минуточку вернуться назад. Дело в том, что я забыл рассказать, что в ту ночь, после драки в кабачке «Олений Рог», когда мадам Калэ и Мария Наур вышвырнули драчунов на улицу, я остался в кабачке один и Мария Наур, племянница старушки Калэ, сказала мне:

— Ты ведь нездешний, и тебе некуда идти, на ночь глядя. Оставайся здесь до утра.

Я поблагодарил и, свернувшись клубочком на деревянной скамейке, уснул моментально, усталый после этого бурного, шумного и беспокойного дня.