Георгий Яффе - Тихоокеанские румбы Страница 33

«Капитан обладал ровным, сосредоточенным характером, редко повышал голос, хотя приказы отдавал сурово и властно, был задумчив, на отдыхе избегал шумного кабацкого веселья, любил море, охоту, шахматы, книги… Глубокой ночью в иллюминаторе капитанской каюты светила лампа, Клюев подолгу читал и часто, наклонив голову с длинными темно-русыми волосами, над чемто задумывался. Клюев поражал собеседников разнообразием знаний; медлительно, борясь с заиканием, он рассказывал о свойствах моря и льда, приливах и отливах, птице и звере на северных широтах; в рассказах его часто мелькали имена Кука, Норденшельда, Седова, Беринга — тогда казалось, что слава знаменитых мореплавателей ранила сердце молодого капитана». Так писал Александр Садовский — он хорошо знал Василия Алексеевича, не раз встречался с Клюевым в дни спасения «Малыгина», видел его в деле.

«Его тяжелые, кованые сапоги гремели не меньше, чем глыбы, о которые царапался бортами „Руслан“. Черную бекешу и высокую боярскую шапку Клюева нельзя было и минуты видеть на одном месте. Темным вихрем носился он с мостика на корму, нагибался за борт, гукал, ухал и, прислушиваясь к эху, определял крепость и толщину льдов. Лавирование во льдах, особенно на таком маленьком судне, как „Руслан“, требовало высокого полярного искусства. Юркой, живой рыбой вползал „Руслан“ в узкие трещины, ежеминутно глыбы, сжимаясь, сдавливали суденышко, а мы были готовы, по примеру многочисленных экипажей с расплющенных в Арктике судов, искать спасения на трескающихся, коварных льдинах. Но тут Клюев ловким маневром вывертывался из щели, в которой не могла, казалось, проскользнуть и шлюпка, и выбрасывал „Руслан“ в просторные разводья…»

«Клюев не в силах сдержать нетерпения, сам сбегает на расшатанные динамитом и накатывающей из океана зыбью льдины, легко и смело, по-поморски, прыгает с одной льдины на другую и забрасывает кидок — на „Малыгина“. Там подхватывают кидок — и штурманы „Руслана“ Точилов и Нагибин заводят с матросами тяжелый стальной трос буксира…»

Позднее в семейном архиве Клюевых я прочитал официальную характеристику капитана «Руслана».

«Клюев Василий Алексеевич, рождения 1901 года, уроженец из крестьян Архангельского уезда, Вознесенской волости, деревни Тойватово, — капитан дальнего плавания, беспартийный, член союза водников с 1924 года. На водном транспорте работает с 1917 года в должности матроса и штурмана, с 1928 года — капитаном парохода „Мурман“, „Поной“ и с 1930 года — „Руслан“.

За время службы на судах Морфлота тов. Клюев не имел ни одного взыскания и аварии, к порученной ему работе относился вполне добросовестно и аккуратно. Как специалист-судоводитель дело свое знает, дисциплинирован, имеет благодарности, не раз был премирован…»

Из других документов выясняется, что Василий Алексеевич Клюев в 1923 году окончил полный курс Архангельского техникума водного транспорта по морскому судоводительскому отделению, плавал на шхуне «Ломоносов», пароходах «Ома», «Кия» и других, пользовался репутацией опытного моряка и хорошего товарища. А вот и слова его друга, старейшего архангельского морехода Бориса Ефимовича Ушакова:

«Во время гражданской войны мы вместе с Василием курсантами практиковались на рыболовном тральщике. Знаете, как ждали первого в жизни рейса! Еще вместе с Василием мы плавали на пароходе „Канин“. Он вторым штурманом, я — третьем. Морской хватки был человек…»

В Соломбале, портовом районе Архангельска, откуда пошла поморская слава, и доныне живут братья Клюевы. Но увидеться мне удалось только с одним — Владимиром Алексеевичем, старшим мастером судоремонтного завода «Красная кузница». Другой, Иван Алексеевич, лежал в больнице. И третьего, Михаила Алексеевича, не было дома. А четвертый — Валентин Алексеевич, рабочий той же самой «Красной кузницы», с профсоюзной делегацией завода находился в Бельгии. До недавнего в Соломбале жил и пятый — Петр Алексеевич, шкипер шаланды.

Тихим вечером мы долго бродили с Владимиром Клюевым по Соломбале. Он показал новые жилые районы, заводские корпуса, речонку, забитую моторными лодками, школу, где учились все братья. Постояли у старенького деревянного дома — в нем когда-то жила семья капитана «Руслана». Именно сюда вестовой матрос принес жене Клюева — Евгении Иннокентьевне ту скорбную радиограмму: «Воспитай сына, но не моряком. Прости»…

…А Виктор Васильевич Клюев стал моряком! Он инженер-капитан второго ранга. Служит на Балтике. Думаю, капитан «Руслана», узнай он об этом сегодня, наверняка сказал бы: «М-молодец, Витя, не подкачал!»

На обратном пути заезжаю в Ленинград. В телефонной трубке голос:

— Заходите, поговорим…

Обычно и просто. Но как взбудоражил меня этот ровный, спокойный голос! Не верилось: неужели время может так вот сразу развязывать узелки лет? Впрочем, сразу ли?..

Мы смотрим друг на друга и не знаем, с чего начать. Он — высокий, в легком спортивном костюме, в домашних тапочках. Темные, с прищуром глаза, темный ободок усиков. Молчим, собираясь с мыслями: слишком большая глыба событий обрушивается на нашу память. Выручает жена Клюева — Римма Васильевна.

— Давайте поужинаем — я быстренько накрою на стол. У меня все готово. Не отказывайтесь — грибы…

Конечно же, она тоже поморка — только на севере вяжут такие мягкие словесные кружева.

— Коренная соломбалка, — с гордостью подтвердила Римма Васильевна. — Там врачом в портовой больнице работала после института, пока…

Она взглянула на мужа и смутилась.

— Тут уж я виноват, — улыбнулся Виктор Васильевич.

Много ли надо, чтобы разговор вошел в естественное русло? Виктор Васильевич вспоминает о матери. Трудно ей пришлось одной с ним, сынишкой-малолеткой. Поступила машинисткой в контору, дома печатала, прирабатывала. Родные и чужие помогали — добрым участием, советом, словом. Так и рос Виктор, учился, каждое лето работал в гидрографических партиях на Белом море, а то матросом на катере. И вот служба на флоте, учеба в высшем военно-морском инженерном училище…

Жаль: ни отец, ни мать не могут сегодня взглянуть на сына…

Виктор Васильевич показывает ту последнюю радиограмму. Слова не нужны.

В комнате тишина, как в эфире, в беду, минута молчания…

Недалека последняя точка. Такое чувство, будто это мною прожиты все эти жизни, разделены с моими героями их горечи, утраты и радости. Меня не покидает жгучее нетерпение поиска. Ведь еще неизвестна судьба Андрея Васильевича Бекусова — третьего человека, вынесшего ледовый дрейф в шлюпке. Лишь одно известие о нем: в 1942 году Андрей Васильевич с группой водолазов побывал в командировке в Архангельске, рассказал Герасиму Васильевичу Точилову, что работает на Беломорканале. С тех пор не давал о себе знать…