Николай Черкашин - Адмиралы мятежных флотов Страница 34

- Нет. Я русской крови не пролью.

Историки страны Советов старательно избегали подробностей того, что случилось на русских линкорах в ночь на 4 марта. До самых последних дней партийной цензуры свидетельские строки командира линкора «Андрей Первозванный» Георгия Гадда так и не увидели свет в советской печати, пролежав в сейфах спецхранов с 1922 года по 1992-й. Что толку в свидетельских показаниях спустя семь десятилетий? Но если все это время длилось преступление, значит, важно и сегодня знать, как оно начиналось…

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Капитан 1-го ранга Георгий Оттович Гадд.

Родом из петровских шведов. Лейтенантом защищал Порт-Артур. В декабре 1914 года награжден золотым Георгиевским оружием «За храбрость». Кавалер трех Анн и Владимира с мечами. Самое жестокое испытание застало его в сорок четыре года…

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «3 марта вернулся из Петербурга начальник нашей бригады контр-адмирал А.К. Небольский, и я в тот же вечер решил пойти на «Кречет», в штаб флота, - вспоминал Г.О. Гадд. - Около 8 часов вечера этого дня, когда меня позвал к себе адмирал, вдруг пришел старший офицер и доложил, что в команде заметно сильное волнение. Я сейчас же приказал играть сбор, а сам поспешил сообщить о происшедшем адмиралу, но тот на это ответил: «Справляйтесь сами, а я пойду в штаб» - и ушел.

Тогда я направился к командным помещениям. По дороге мне кто-то сказал, что убит вахтенный начальник, а далее сообщили, что убит адмирал. Потом я встретил нескольких кондукторов, бежавших мне навстречу и кричавших, что команда разобрала винтовки и стреляет.

Видя, что времени терять нельзя, я вбежал в кают-компанию и приказал офицерам взять револьверы и держаться всем вместе, около меня.

Действительно, скоро началась стрельба, и я с офицерами, уже под выстрелами, прошел в кормовое помещение. По дороге я снял часового от денежного сундука, чтобы его не могли случайно убить, а одному из офицеров приказал по телефону передать о происходящем в штаб флота.

Команда, увидя, что офицеры вооружены револьверами, не решалась наступать по коридорам и начала стрелять через иллюминаторы в верхней палубе, что было удобно, так как наши помещения были освещены.

Тогда с одним из офицеров я бросился в каюту адмирала, чтобы выключить лампочки. Но в тот же момент через палубный иллюминатор была открыта сильная стрельба. Пули так и свистели над нашими головами, и сыпался целый град осколков. Почти сейчас же нам пришлось выскочить обратно, и мы успели потушить только часть огней.

Тем временем офицеры разделились на две группы, и каждая охраняла свой выход в коридор, решившись если не отбиться, то, во всяком случае, дорого продать свою жизнь.

Пули пронизывали тонкие железные переборки, каждый момент угрожая попасть в кого-нибудь из нас. Вместе с их жужжанием и звоном падающих осколков стекол мы слышали дикие крики, ругань толпы убийц.

Помещение, которое мы заняли, соединяло два коридора, ведущих к адмиральскому салону, и само не имело палубных иллюминаторов. Но зато оно имело выходной трап на верхнюю палубу, люк которого на зимнее время был обнесен тонкой деревянной надстройкой. Пули, легко проникая через ее стенки, достигали нас, так что скоро был тяжело ранен в грудь и живот мичман Т. Т. Воробьев и убит один из вестовых.

Через несколько времени, так как осада все продолжалась, я предложил офицерам выйти наверх к команде и попробовать ее образумить.

Мы пошли… Я шел впереди. Едва только я успел ступить на палубу, как несколько пуль сразу же просвистело над моей головой, и я убедился, что пока выходить нельзя и придется продолжать выдерживать осаду внизу.

Уже три четверти часа продолжалась эта отвратительная стрельба по офицерам, как вдруг мы услышали крик у люка: «Мичман Р., наверх!» Этот мичман всегда был любимцем команды, и потому я посоветовал ему выйти наверх, так как, очевидно, ему никакой опасности не угрожало, а наоборот, его хотели спасти. Вместе с тем он мог помочь и нам, уговаривая команду успокоиться. Но стрельба и после этого продолжалась все время, и, не видя ее конца, я опять решил выйти к команде, но на этот раз один.

Поднявшись по трапу и открыв дверь деревянной надстройки, я увидел против себя одного из матросов корабля с винтовкой, направленной на меня, а шагах в стах стояла толпа человек в сто и угрюмо молчала. Небольшие группы бегали с винтовками по палубе, стреляли и что-то кричали. Кругом было почти темно, так что лиц нельзя было разобрать.

Я быстро направился к толпе, от которой отделились двое матросов. Идя мне навстречу, они кричали: «Идите скорее к нам, командир!»

Вбежав в толпу, я вскочил на возвышение и, пользуясь общим замешательством, обратился к ней с речью:

«Матросы, я ваш командир! Я всегда желал вам добра и теперь пришел, чтобы помочь разобраться в том, что творится, и сберечь вас от неверных шагов. Я перед вами один, и вам ничего не стоит меня убить, но выслушайте меня и скажите: чего вы хотите, почему напали на своих офицеров? Что они вам сделали дурного?»

Вдруг я заметил, что рядом со мной оказался какой-то рабочий, очевидно агитатор, который перебил меня и стал кричать: «Кровопийцы, вы нашу кровь пили, мы вам покажем!…»

Чтобы не дать повлиять его крикам на толпу, я в ответ крикнул: «Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил!» Тогда вдруг из толпы раздался голос: «Нам рыбу давали к обеду», а другой добавил: «Нас к вам не допускали офицеры».

Я сейчас же ответил: «Неправда, я, ежемесячно опрашивая претензии, всегда говорил, что каждый, кто хочет беседовать лично со мной, может заявить об этом и ему будет назначено время. Правду я говорю или нет?»

И я облегченно вздохнул, когда в ответ на это послышались голоса: «Правда, правда! Они врут. Против вас мы ничего не имеем!»

В этот самый момент раздались душераздирающие крики, и я увидел, как на палубу были вытащены два кондуктора с окровавленными головами. Их тут же расстреляли, а потом убийцы подошли к толпе и начали кричать: «Чего вы его слушаете?! Бросайте за борт, нечего там жалеть!…» С кормы же раздались крики: «Офицеры убили часового у сундука!»

Воспользовавшись этой явной ложью, я громко сказал: «Ложь! Не верьте им! Я сам его снял, оберегая от ваших же пуль».

Тем временем толпа, окружившая меня, быстро росла, и я видел, что на мою сторону переходит большая часть команды, и потому уже более уверенно продолжал говорить, доказывая, что во время войны всякие беспорядки и бунты для России губительны и всячески выгодны неприятелю, что последний на них очень рассчитывает и т. д.