Антон Санченко - Вызывной канал Страница 34

Под конец лейтенант разошелся до того, что обещал посадить Дядю Федора на любой пароход по его выбору.

— Ну, старик, это ты загнул! — не поверил Дядя Федор.

— Любой, даже самый блатной! — не сдавался лейтенант.

Дядя Федор почесал нарождающуюся лысину и, решив продаваться, так не задаром, назвал пароход, устроиться на который моряку без метрового ворса на ладонях было немыслимо.

— Я вас, волосатиков, выведу на чистую воду! — злорадно предвкушал он, не веря однако, что слова лейтенанта не пустая похвальба.

— Плэйбои они возить вздумали!

Каково же было его удивление, когда на следующий день в кадрах переиграли с его отправкой на танкер, шедший к черту на кулички бункеровать рыболовную флотилию посреди Атлантики, и действительно направили на пароход, не вылезавший из рейсов на Нью-Орлеан.

— Неужели сработало? — думал Дядя Федор.

— Да майор и протрезветь еще после вчерашней вербовки не успел, а уже сработало!

Подозревать кое-что он начал еще на рейдовом катере, везущем сменный экипаж на борт вожделенного блатовоза.

Когда он увидел у парадного трапа гору чемоданов и шеренгу колумбов, в который раз открывших Америку по блату, подозрения его усилились. Что ж они все меняются, шакалы?

Когда окончательно стало ясно, что и в этом рейсе ему остается претендовать в лучшем случае на лавры Барколоме Диаса, не доплывшего, как известно, даже до Индии, сбежать с судна можно было уже только вплавь: задула проклятая новороссийская бора, и сообщение с берегом было прервано.

Да, блатной пароход шел в Мапуту, где кроме кокосов и масок и ченчинуть-то было нечего. Удружил майор, удружил!

Дядя Федор настолько обозлился на себя за дешевизну проданной души, что, решив отыграться в Суэцком канале, так увлекся продажей баббита и бронзы, что утратил бдительность, и был пойман на месте преступления лично помполитом.

Засыпаться на каких-то китайских фонариках, зажигалках и авторучках с обнажающимися по мере расходования чернил гейшами! С них и навару-то никакого никогда не было!

По возвращению в Новороссийск таможня досматривала пароход с пристрастием.

Было найдено огромное количество бесхозной контрабанды, в том числе даже подрывной литературы (Да нет, не Солженицын. Если, конечно, он для Плэйбоя никогда не позировал). И хотя было ясно, как божий день, что порнография у и так голых африканцев не в ходу, и ни одной, даже подпольной, швейной фабрики, шьющей штаны системы "Монтана", в окрестностях Мапуту не зарегистрировано, повесить все решили на засыпавшегося на фонариках Дядю Федора.

Напрасно он пытался доказать, что для закупки такого количества идеологически чуждых штанов, ему пришлось бы продать ченчевщикам в Суэце как минимум семь с половиной тонн баббита. Пароходская машина репрессий была нереверсивной, без заднего хода.

Когда следователь предложил оставить автограф на подписке о невыезде, Дядя Федор запаниковал всерьез. Дело шло к образцово-показательному суду. Подрастающему поколению контрабандистов в пример.

Майор-контрразведчик, на заступничество которого наивно еще надеялся Дядя Федор, как в воду канул, и не выходил на связь ни по одному из доступных агенту Федору каналов.

И все ж Дядя Федор остался ему благодарен. Не случись той "вербовки", он, как любой воспитанный на "Следствие ведут знатоки" комсомолец, тупо дожидался бы, пока следователь Знаменский, подключив майора Томина и эксперта Кибрит, настряпают достаточно протоколов, чтобы упрятать контрабандиста Федю в Сибирь на возможно более длительный срок. А так…

Дядя Федор просто собрал чемодан и, ни чуть не опасаясь того, что будут перекрыты все аэро-, авто-, железнодорожные и морские вокзалы города Новороссийск, улетел в Магадан добровольно. Совсем как в популярной тогда песне: просто так, не по этапу.

Шаровики! Халявщики! Привыкли, чтобы кролики им сами в пасть скакали! Выкусите!

По месту жительства, в Херсоне, им поинтересовались только однажды. И то, не органы, а кадры. Не знали, куда засунуть его трудовую книжку. Дядя Федор им конечно подсказал бы, но узнал об этом только через год, когда вернулся домой с сайровой путины с чемоданом хрустящих дензнаков, которые, как известно, рыбой не пахнут.

О мечте своей авантюрной юности (наводнять барахолки Родины дефицитным зарубежным товаром) он не вспоминал до самого развала Союза, когда первый президент Херсонщины стал бить в литавры, призывая рассеянных по пространствам единой и неделимой Сибири земляков к возвращению и труду на благо молодой херсонской государственности.

Поверил ему Дядя Федор. Вернулся. А теперь вот и трудился во благо, утоляя веками копившийся шоколадный голод нации.

Только вот Дормидонтыч ему в этом сильно препятствовал. Что такое пятьсот паков для нации? Тьфу и растереть! Как слону — груша.

Даже коллега Дормидонтыча, тоже капитан (из уголовного розыска), подключившийся к делу на завершающем этапе, не смог установить, в каком именно притоне сити оф Ялта шериф Дормидонтов арестовал этих изрядно потрепанных представительниц древнейшей профессии. Впрочем, обе жрицы скорее всего сдались носителю шерифской звезды добровольно, поскольку прибыли на пароход без наручников.

И сразу же были препроваждены давать показания в участок шерифа Дормидонтова, вопреки всем вестернам не разделенный пополам стальной клеткой. В качестве понятого Дормидонтыч пригласил представителя поварской общественности Витьку.

До сих пор не ясно, собирался ли капитан Дормидонтов применить к более молодой леди недозволенные методы допроса, потому что вторая задержанная вскоре была отконвоирована Витькой в каюту Дяди Федора.

Витька считал, что вряд ли. Потому что уже на момент его ухода, Дормидонтыч заметно перебрал неразбавленного содовой виски, и даже раздавил собственные очки путем посадки на них второй задержанной, весьма солидной дамы с профилем Роксаны Бабаян и габаритами Нонны Мордюковой.

Почему Витькой была выбрана именно каюта все еще дрейфующего в районе круглосуточной бадеги Дяди Федора, а не одна из пустующих пассажирских кают, догадаться нетрудно. Оба "созвездия" в свое время были госпитальными судами. При переоборудовании же в пассажиров, второго механика поселили в бывшем изоляторе, с отдельной душевой и гальюном. Подобной роскоши на "Кассиопее" был лишен даже капитан, каюта которого выходила прямо на одноименный мостик.

Недостатком каюты второго механика следовало считать то, что единственный ход в нее вел через вышеупомянутый санузел, где общавшиеся с изолированным бациллоносителем медики должны были проходить санобработку, прежде чем выйти в люди. Но жизнь и ялтинская таможня вскоре показали, что этот недостаток был и главным достоинством каюты. При первом досмотре молоденький таможенник Андрюша, укачивающийся уже на причале, открыл дверь санузла: