Уильям Ходжсон - Дом в Порубежье (рассказы) Страница 36

Вскоре Небби украдкой еще раз прокрался к сходне и, там улегшись на живот, стал смотреть вниз в море. Его гнев почти поглотила новая — великая и величественная — мысль, наполнившая его таким громадным ликованием, что он едва удерживался от того, чтобы не вскочить на ноги или не запеть во весь голос.

Всего несколько минут назад он хотел, «встав, как положено, на колени», молить Бога «вслух» о том, чтобы Неда настигла быстрая и мучительная смерть; теперь же все переменилось. Впрочем, он помнил о Неде, только с каким-то равнодушием, охватившим его еще не укрощенный детский мозг… Грех Неда был, конечно, из разряда тех, которые не прощают, вероятно, «никогда» — и уж точно до завтра! Нет, Небби почти не думал о нем — ну разве что о том, что изумление Неда придаст еще больший блеск его (Небби) предполагаемому успеху. Нет. Небби не думал об этом конкретно, но все это было в этой юной и обуреваемой различными чувствами головке… в том, что я могу назвать хаосом решительности, поднимающим на поверхность (словно других средств и не было) одну ясную, здоровую мысль.

Тем вечером дед Закчи еще дважды спускался под воду, и каждый раз, когда он возвращался, Небби спрашивал его о том, что поделывает полурыба-полуконь; и каждый раз дедушка с притворной суровостью, повторяя одно и то же, говорил, что полурыба-полуконь «знай, плавает вокруг, и, пожалуй, ты теперь уже жалеешь о том, что не извинился перед Недом, когда тебя просили».

Однако про себя дед решил, что завтра же поднимет полурыбу-полуконя обратно.

Той же ночью, когда трое мужчин спали в маленькой кабине, небольшая фигурка Небби бесшумно соскользнула с койки под лежаком деда Закчи. Мальчик тихо и стремительно пробрался к трапу и поднялся наверх в объятия теплой ночи. Когда он шел в темноте по палубе судна, его рубашка (переделанная из дедушкиной) слегка ударяла по его тощим голым ногам.

Небби подошел к тому месту, где на «раму» осторожно повесили дедушкин водолазный костюм; но не он был нужен мальчику. Он нагнулся к подножию «рамы» и потянул на себя крышку люка квадратной раздевалки, где лежал большой, куполообразный, медный шлем, тускло поблескивавший при свете звезд.

Небби прокрался в раздевалку и принялся волочить шлем, таща его обеими руками за постепенно разматывающийся с лебедки воздушный шланг. Наконец, он неуклюже доволок его до сходни.

Этот громоздкий и шарообразный шлем, оказалось, не так-то легко надеть на кудрявую голову, и поэтому, после одной или двух безуспешных попыток, он положил его на бок, а затем, встав на колени, просунул в него голову. Потом, с громадным усилием, мальчик поднялся с победоносным видом с колен и начал нащупывать с краю сходни деревянные ступеньки дедушкиного штормтрапа, который не был поднят. Сначала ему удалось поставить левую ногу, а потом и правую; затем он стал медленно и с трудом спускаться, и огромный шлем неуклюже покачивался на его плечах.

Его правая нога на четвертой ступеньке коснулась воды, и мальчик замер, поставив вторую ногу рядом с первой. Вода была приятно теплой, и Небби, промедлив лишь одно мгновение, отважно опустился на следующую ступеньку. Тут он опять замер и попытался заглянуть под воду. При этом большой шлем сполз назад и стукнул по восхитительно дерзкому мальчишескому носику — да так, что его синие преисполненные решимости синие глаза увлажнились. Небби, отпустив лестницу левой рукой и продолжая держаться за нее правой, попытался надвинуть громоздкий шлем обратно.

Мальчик был, как понимаете, по колено в воде, и ступенька, на которой он стоял, была скользкой — и не просто, а очень скользкой (так всегда бывает при соприкосновении воды с деревом). Одна из голых ног Небби соскользнула, а за ней сразу другая. Большой шлем сильно качнулся, и это все решило, ибо от неожиданного толчка мальчик выпустил из руки штормтрап. Послышался приглушенный вскрик, и в темноте к лестнице отчаянно метнулась маленькая ручка Небби, но было слишком поздно: он уже падал. Раздался всплеск; не очень сильный всплеск для такого отважного и обладающего огромным сердцем мальчика; и никто не услышал ни его, ни бульканья пузырьков, поднимавшихся из глубин от большого медного шлема. А потом, через мгновение, водная гладь почти успокоилась, и лишь с барабана плавно и быстро разматывался воздушный шланг.

Только при странном утреннем свете, когда рассвет едва позолотил серый восток, дед узнал о том, что случилось. Здоровая старость, как это нередко бывает, мало нуждается в сне, и поэтому он встал рано, чтобы набить трубку, и вот тут-то он и увидел, что койка Небби пуста.

Он быстро поднялся по небольшой лестнице. На палубе тянувшийся за борт воздушный шланг молча поведал ему о происшедшем. Дед бросился к нему, страшным голосом зовя Бинни и Неда, которые, еще не до конца проснувшись, выскочили наверх в своих тяжелых фланелевых кальсонах.

Они тянули шланг быстро, но осторожно, но, когда показался громадный шар шлема, Небби в нем не оказалось, только в резьбе одного из старых винтов они обнаружили несколько запутавшихся золотистых прядей курчавых волос мальчика.

Дед огромными мускулистыми руками начал натягивать свой каучуковый костюм, и двое мужчин молча помогали ему. Через сто пятьдесят секунд он уже погружался в глубины спокойного, совершенно спокойного на рассвете моря, серого и кое-где окрашенного в желтые тона. Нед крутил ручку, время от времени открыто вытирая глаза тыльной стороной волосатой, свободной руки. Бинни, человек более суровый, но не менее отзывчивый, угрюмо молчал, обратив все свое внимание на воздушный шланг и спасательный леер; его рука в ожидании сигнала осторожно сжимала трос. По напряжению и движению то натягивающихся, то провисающих шланга и троса он видел, что дед Закчи продолжает, постоянно расширяя его круг, поиск на морском дне.

Весь день дед лазил по морскому дну, оставаясь каждый раз там столь долго, что Бинни и Нед, не выдержав, принялись увещевать его. Однако старик, охваченный безмолвным гневом и болью, так набросился на них, что они замолчали и больше не мешали ему. Три дня, пока море было спокойно, дед продолжал поиски, но ничего не нашел. На четвертый день деду Закчи пришлось отвести судно за мель: с севера подул сильный ветер, не стихавший две мрачные и неистовые недели, в течение которых дед вместе с Бинни и Недом каждый день искал на берегу «дары» моря. Однако море хранило свои тайны и ничего не возвращало.

Через две недели буря улеглась, и они вновь вышли на судне в море, чтобы возобновить прерванную работу. Искать мальчика дальше было бессмысленно. Судно бросило якорь на старом месте, и дед спустился на дно; и первое, что он увидел в серых сумерках подводного мира, была полурыба-полуконь, по-прежнему привязанная на дне шкимушкой к корешкам тяжелых водорослей.